Серафина. Серебряная кровь - стр. 44
– Зяблик? – Я на секунду смутилась. – Нет, у него… клюв.
Дама Окра фыркнула.
– И он живет в этом городе? Клянусь голубой кожей святой Пру, такое точно не могло остаться незамеченным!
На следующее утро мы отправились в самое сердце города. Абдо шел по дороге, подпрыгивая, словно внутри него сидела целая стайка кузнечиков. «Привет, город! Привет, памятники!» – щебетал он, пока мы шли по забитым людьми и каретами улицам, поднимаясь в гору к дворцу Пезавольта. Наконец нам открылся прекрасный вид на центральную площадь с дворцом с одной стороны и позолоченными куполами собора Санти-Вилибайо – с другой.
Через триумфальную арку короля Моя к собору приближалась процессия в честь празднования дня какого-то из святых. Абдо пришел в восторг и побежал туда. Он донимал меня вопросами, пока я не разглядела, что шествие проходит в честь святой Клэр – ясновидящей и покровительницы тех, кто ищет правду.
Я посчитала это добрым знаком.
Тем не менее искать Зяблика было все равно что пытаться найти иголку в стоге сена размером с город. По его маске и кожаному фартуку я сделала вывод, что он чумной доктор: обычно я видела, как он сидит в комнате больного или ловит крыс в переулке. Во время видения мое сознание не могло оторваться от итьясаари, за которым я следила, поэтому определить, в чьих комнатах он находился, было трудно.
Расспросы тоже дались бы мне нелегко. Я не говорила по-нинийски из-за одной особенности своего образования. Моя мачеха Анна-Мария происходила из печально известной семьи, когда-то жившей в местности Бельджиосо и изгнанной из Ниниса за многочисленные преступления. О моей матери-драконе никто не знал, и отец желал сохранить эту тайну. Услышь об этом кто-нибудь из подлых родственников его второй жены, они бы точно стали его шантажировать. Поэтому мои преподаватели обучали меня самсамийскому и порфирийскому – и все. Не знаю, чего именно опасался отец – возможно, он думал, что какая-нибудь хитроумная тетушка из Бельджиосо заморочит мне голову, если я буду говорить на ее языке. Но все поколение моей мачехи выросло в нашей стране и говорило на гореддийском как на родном. В общем, какими бы ни были мотивы отца, нинийского я не знала. Я не так сильно любила иностранные языки, чтобы заниматься им самостоятельно.
Оставалось надеяться, что способность Абдо видеть огонь сознания скомпенсирует мою языковую неграмотность – возможно, ему удастся разглядеть Зяблика в толпе на площади или в каком-нибудь переулке. Мы решили поскорее выйти из парадной части города в рабочий квартал, где у пивоварен стояли бочки, от которых шел пар с запахом хмеля, столяры сметали опилки в кучки, ослы ревели, дубильщики соскребали шерсть с коровьих шкур, а мясники смывали кровь с полов скотобоен, сгоняя ее в сточные канавы плоскими швабрами. Ни Абдо, ни я не заметили никаких признаков присутствия Зяблика.