Серафина. Серебряная кровь - стр. 31

– Спасибо. – Я попыталась сказать это искренне. – Но неужели вы хотите лишить этой радости остальных? Некоторые из них до сих пор живут на улице и воруют еду. – Она открыла рот, чтобы возразить, но я не дала ей возможности. – И это не потому, что они глупее вас и не заслуживают успеха.

– Возможно, – фыркнула она. – Но если ты, Серафина, считаешь, что страдание возвышает, то заблуждаешься. Кто-то, может, и окажется милым, но большая их часть страдала слишком сильно, и ты уже не сможешь их от этого излечить. – Она встала, поправляя свою накладную грудь. – Ты просто приведешь сюда десяток неприятных людей. Тебе известно, что у меня дар предвидения. Так вот, послушай мое предсказание: это закончится плохо.

– Я вас услышала, – ответила я, но по моей спине пробежал холодок. Неужели она и правда могла заглянуть в будущее настолько далеко?

Дама Окра направилась к двери, но на пороге обернулась и смерила меня высокомерным взглядом.

– Когда твой замысел полетит ко всем чертям – а это непременно случится, – по крайней мере, у меня будет право сказать тебе «я же говорила».

На этой радостной ноте она ушла, оставив меня наедине с головной болью.

На следующее утро у меня перестала болеть голова, и ко мне тут же вернулся былой оптимизм. Да, огонь моего сознания оказался скрыт, и я не могла помочь с невидимой стеной. Но зато у меня была связь с нашими разбросанными по земле собратьями, которой не было ни у Абдо, ни у дамы Окры, ни у Ларса. Я поставлю себе задачу найти их и привести домой. Это будет честью для меня.

Накануне, прежде чем лечь спать, я написала Глиссельде о достижениях Абдо и Ларса. Ответ я получила за завтраком – паж принес мне приглашение в покои королевы. Я оделась наряднее обычного и отправилась в то крыло дворца, где располагались комнаты королевской семьи. Страж, которого известили о моем приходе, открыл мне дверь в просторную гостиную с высоким потолком. Возле камина стояли небольшие диванчики, а на окнах висели шторы из золотистой, белой и синей ткани. В дальней части комнаты, у высокого окна стоял круглый стол, накрытый к завтраку. За ним в инвалидном кресле сидела бабушка Глиссельды – королева Лавонда. Ее спина сгорбилась, а кожа казалась бледной и хрупкой, словно скомканная бумага. По обеим сторонам от королевы сидели ее внуки и говорили ей ободряющие слова. Глиссельда подносила ложку каши ко рту бабушки, открытому, словно клюв неоперившегося птенца, а Киггз осторожно вытирал ее подбородок салфеткой.

Старая королева так и не оправилась после событий, произошедших в середине зимы. Лучшие драконы-доктора, которых только мог найти Комонот, говорили, что действие яда удалось нейтрализовать, и не понимали, почему болезнь не отступает. Лишь один из врачей высказал догадку, что в глубине мозга королевы произошло несколько небольших кровоизлияний. Будучи драконами, они сразу же отмахнулись от предположения, что причина болезни Лавонды – в ее страшной скорби, хотя люди, жившие в Горедде, придерживались именно этого мнения. Королева потеряла всех своих детей – мать Киггза, принцесса Лорель, умерла несколько лет назад, но принц Руфус и принцесса Дион были убиты этой зимой, причем вторая дочь Лавонды погибла от того же яда, которым отравили ее саму.