Семко - стр. 69
Лет на двадцать старше брата, который рядом с ним казался ребёнком, на первый взгляд хладнокровный, серьёзный, любящий мир, в доме хозяйственный, хотя лично был храбрым, войны избегал, как отец, и не был алчен до добычи.
Для своего времени это был человек исключительный, поскольку у него не было ни жадности других господ, ни их боевой горячки, ни таких амбиций, для которых рисковал бы спокойствием своим и государства, желая расширить его границы.
Очевидно, он шёл по следу Зеймовита Старого, который для того, чтобы удержаться в Мазовии, даже из себялюбия должен был делать множество жертв. У него не было ни его вспыльчивости, ни суровости, был более послушен, но также никому командовать над собой не давал и имел сильную волю.
Януш по праву возраста и старшинства считался опекуном младшего брата, а так как их связывали общие интересы, не спускал с него глаз. Молодого, более энергичного, менее дальнозоркого и предусмотрительного Семко, которого возраст ещё не остудил, эта опека немного выводила из себя.
Общеизвестно, как бывает невыносима младшим братьям эта длительная забота старших. Семко не смел открыто бунтовать против брата, потому что при жизни отца он привык его уважать так же, как отца, однако, ускальзал, насколько мог, из-под его власти.
Теперь, когда Бартош из Одоланова с другими польскими панами стали его склонять не отказываться от короны и готовиться её завоевать, неуверенный, колеблющийся Семко, однако же с братом не советовался и, молча соглашаясь, хоть не сделал решительного шага, вооружился без его ведома.
Об этом приезде Януша Семко вовсе не был предупреждён, он захватил его внезапно. Князь Черский упал как с небес. Когда вбежал слуга, давая знать о нём Семко, молодой пан побледнел – закусил губы, сильно забеспокоился. Было очевидно, что старший брат уже, должно быть, узнал о намерениях и интригах великополян, и прибыл прислушаться к его соратникам и призвать к объяснению, скорее всего воздержать от смелых фантазий.
Борьба с Янушем, сопротивление ему были для Семко тяжкими. Но он не мог уже ни уйти, ни спрятаться, и должен был приветствовать гостя радостным лицом, хоть ему было грустно.
Он живо отворил дверь спальни, в которой сидел, и с притворной поспешностью и сердечностью с распростёртыми объятьями выбежал навстречу Янушу.
Тот стоял в удобном кожухе, тёплых сапогах и колпаке, так же, как слез с коня, осматривая знакомую комнату, в которой со времён Зеймовита мало что изменилось. Он глядел на неё с каким-то умилением, она напоминала ему о старых временах.