Семко - стр. 32
Из-под полусутаны выглядывала облегающая одежда и остроносые ботинки со шпорами. В руках он держал колпачок, очень непохожий на берет, с пером и декоративной цепочкой у застёжки.
Личико, раскрасневшееся от дороги, светящиеся глаза, открытые уста смеялись весело и смело.
– Ты припозднился с охотой! – сказал, оборачиваясь, Семко.
– Разве мне было к сему и к кому спешить! – сказал входящий фамильярно, бросив колпак на стол. – А у вас какие-то гости?
– Ты о них знаешь.
– Как же не знать, встретив чужих людей во дворе, – сказал юноша. – Из Великопольши, из Куявии! Кто это? За чем?
Семко повернулся, довольно неохотно отвечая на вопроса.
– Гость, старый знакомый, приехал с поклоном, – сказал он. – Ты знаешь всё-таки или слышал о Бартоше из Одоланова.
– Кто же его не знает! – крикнул мальчик. – Он славится как храбрый рыцарь.
Князь зевнул.
– Ты, должно быть, голоден, время позднее, иди поешь и ложись спать. Мне пора.
Этим мальчик не дал себя так легко прогнать.
– Ты знаешь, – сказал он, – я медведя убил. Собаки его драли, но я сам ему ухо копьём проткнул.
– Как для будущего ксендза-епископа, – сказал Семко, – совсем неплохо…
При упоминании слова епископ юноша нахмурился и топнул ногой.
– Правда, отец мне приказал надеть духовную одежду, – сказал он гордо, – чтобы вам двоим осталось больше земли, но меня сутана обжигает и обременяет. Кто знает, не сброшу ли её завтра в кусты… а доспехов не надену? Об этом ещё для двоих бабка предсказывала.
Договорив последние слова, он схватил со стола колпак и, не прощаясь, вышел, нахмурившись, из комнаты.
Был это самый младший из Мазовецких князей, Генрих, сын той несчастной супруги Зеймовита, умершей в тюрьме, жертвы ревности и предательства, предназначенный к духовному сану, но мечтающий только, как бы освободиться от этого навязанного ярма. Он жил в Плоцке, имея уже там предоставленный ему приход, будто бы нося сутану, но больше забавляясь охотой и всяким озорством, чем подготовкой к сану, призвания к которому не чувствовал. Своё отвращение к духовному сану он вовсе не скрывал.
Семко его не любил, не опасался до сих пор, но за будущее был неспокоен. Малолетний Генрих не раз уже громко выступал с тем, что равно с Янушем и Семко имеет право на отцовское наследство.
Горячий крови, смелый, как каждый рано освободившийся ребёнок, с людьми аж до наглости своевольный, вспыльчивый, он был ужасом для всего двора. Особенно его не любили старая Блахова и Улина, потому что первой из них он то и дело надоедал, постоянно нападая на бывших под её надзором девушек, которых она должна была защищать, а другой очень опротивел бесцеремонными ухаживаниями.