Размер шрифта

Семилетняя война. Как Россия решала судьбы Европы - стр. 2

Начиналось оно вполне дипломатично:

Монарх и филозоф, полночный Соломон,

Весь свет твою имел премудрость пред очами;

Разумных множество теснясь под твой закон,

Познали Грецию над шпрейскими струями.

Вселенная чудясь молчала пред тобой;

Берлин на голос твой главу свою воздвигнул,

С Парижем в равенстве до звезд хвалой достигнул.

На русский язык эти стихи переложил Ломоносов – его переводом мы и наслаждаемся, понимая, что наш просветитель привнёс в вольтерову мысль и свою политическую правду:

Десницей Марсову ты лютость укротил,

Заперши дверь войны, предел распространил.

Число другов твоих умножил ты Бурбоном;

Но с Англией сдружась, изверившись ему,

Какого ждешь плода раченью своему?

Европа вся полна твоих перунов стоном,

Раздор рукой своей уж пламень воспалил

Ты лейпцигски врата внезапно разрушил,

Стопами роешь ты бесчувственны могилы,

Трепещут все, смотря твои надменны силы.

Ты двух соперников сильнейших раздражил,

Уж меч их изощрен и ярый огнь пылает,

И над главой твоей их молния сверкает,

Несчастливой монарх! ты лишне в свете жил,

В минуту стал лишен премудрости и славы.

Необузданного гиганта зрю в тебе,

Что хочет отворить путь пламенем себе,

Что грабит городы и пустошит державы,

Священный топчет суд народов и царей,

Ничтожит силу прав, грубит натуре всей.

После такого памфлета какая может быть дружба? Не ждал король от революционного просветителя разоблачительных заклинаний. Но переписка не прервалась, а Вольтер не спешил признаваться в авторстве эти стихов. После всей этой журналистской войны мышей и лягушек Фридрих разлюбил изящную словесность: стихи, прозу, драматургию. Отныне всё это казалось ему бездарной и лукавой стряпнёй – в том числе и то, чем он восхищался смолоду. Раздражение перенеслось и на музыку, и на живопись: даже Моцарту от короля доставалось. Теперь он нечасто изменял политике и войне – и испытаний на этом поприще Фридриху пришлось претерпеть немало.

Король Фридрих II

Россия для обоих оставалась заснеженной загадкой. Для Вольтера – далёкой, для Фридриха – близкой, которая зияет под боком. Им казалось, что соотношение сил напоминает времена классической Греции: в Европе – цивилизация, на Востоке – многочисленные варвары, не лишённые пышности. Грекам и во времена Мильтиада, и тем более во времена Александра Македонского удавалось разбивать персидские войска, превосходящие их по численности раз в десять. Фридрих не видел в России угрозу: по его убеждению, даже голштинский фактор не мог затянуть Северную империю вглубь Европы. Вдали от родных деревень, в непривычных условиях русский солдат окажется бессильным – или проявит себя дикарём, вызывая ненависть чинных германских обывателей. Он не мог поверить, что Россия сумеет несколько лет управлять Восточной Пруссией без серьёзных внутренних конфликтов.

Страница 2

На следующую страницу