Семь шагов к счастью - стр. 33
Добавьте сюда еще картины и фотографии улыбающихся людей в ажурных светлых рамочках – развешанные по стенам, выставленные на подставках на прикроватной тумбе и на старинном лакированном после реставрации комоде, с массивными пухлыми выдвижными полками и их тяжелые позолоченные ручки – и атмосфера этой теплой комнаты будет прочувствована вами полностью.
У одной из стен торжественно возвышалось пианино "Rosler".
Мне не нужны были объяснения, чтобы понять - все это были будто бы невидимые ниточки, проведенные из прошлого Деборы. Из того мирка, полного любви, который исчез вместе с переездом в равнодушную вселенную, центром которой провозгласил себя когда-то Мартин Никс.
Дебора робко и неторопливо уселась за пианино. А я устроился в кресле, гостеприимно прогнувшемся подо мной той особой жесткой мягкостью, которую можно прочувствовать, только сидя на старинной мебели, набитой опилками, а не современными губками.
Через секунду комнату заполнили волнительные аккорды переливчатой музыки. Я не очень разбираюсь во всех этих этюдах и ноктюрнах но, по-моему, это все же было одно из чувственных произведений Шопена.
Дебора играла великолепно, ее тонкие пальчики с непередаваемой грацией и изяществом летали по черно-белым клавишам, наполняя комнату и наши сердца волшебным звучанием. Однако грусть, острыми иглами отражавшаяся от каждой следующей ноты, неприятно царапала душу, не позволяя получать наслаждение и ежесекундно напоминая о печалях самой музыкантши.
Не думаю, что в исполнении кого бы то ни было другого или самого великого композитора в этой музыке слышалось бы столько же боли и неприкрытой тоски.
Но кто же все таки посмел сотворить с ней подобное? Неужели... я? От этой мысли стало жутко. А к горлу подступил громадный ком. Тщетно пытался я вернуть себе покой, напоминая, что не являюсь настоящим Мартином Никсом. Что я лишь оболочка ее мучителя. И что не должен был бы чувствовать вину за первого обладателя этого тела. Однако я чувствовал...
.
9. Глава 9.
Когда Дебора закончила игру, Аделаида рыдала в два ручья. И если пока лилась музыка, кухарка еще старалась сдержаться, то теперь она дала волю эмоциям и громко шмыгала носом уже без всякого стеснения.
- Это же Шопен, верно? - непонятно зачем спросил я.
Наверное, просто чтобы сказать хоть что-то.
- Да, - еле заметно удивилась Дебора, всматриваясь в мое лицо. - Прелюдия номер четыре в ми минор, - дала она развернутый ответ, видимо, распознав в моих глазах искренний интерес и, встав из-за инструмента, присела на краюшек кровати. Прямо напротив меня.