Семь повестей о любви - стр. 49
Однако уже через десять минут Роберт Иванович пришёл возмущенный:
– Что вы сделали с моим произведением, Нина Ивановна?! Я доверил вам свой труд, а вы!..
Он даже ударил дверью, уходя.
Когда Золотова зашла после обеда в библиотеку, Нина Ивановна горько плакала.
– Я, я, Даша, ему, рукопись, а он, он мне, Даша!.. – икала Нина Ивановна.
Дарья в сердцах воскликнула:
– Да что за полудурок такой! Ни в п…, ни в Красную Армию!
Нина Ивановна вздрогнула от ругательства, ещё горше заплакала.
Большая Дарья гладила на своей груди горячую, как кипяток, головку.
А Роберт Иванович тем временем по-прежнему ничего не мог понять в рукописи своей. Словно в исчёрканном бурьяне!..
10
В детстве Нина Переверзева приезжала с родителями к бабушке в «Таёжную» каждое лето.
Когда десятилетняя Дашка Золотова в первый раз увидела городскую Нинку в посёлке – встала как вкопанная: девчонка не шла, а танцевала. В коротком платьишке, как трюфель-фантик, тонконогая, как паучок. Так и прошла мимо разинувшей рот толстухи – беспечно поддавая ножками.
Рослая Дашка закрыла рот и тут же одёрнула деревенское рослое платье ниже колен. Платье из байки.
На другой день она стояла перед раскрытым двором Переверзевых и, ухватив в кулак острую штакетину, сердито покачивала весь штакетник.
Баба Катя Переверзева, таская на стол, посмеивалась:
– Нинка, никак к тебе гости пришли!
Отец и мать тоже повернулись к окну.
Нинка вышла к штакетнику:
– Чего тебе, девочка?
– Да ничего! – буркнула и ломанулась от неё Дашка. Да ещё побежала, оглядываясь.
На сеансе в кино «Железнодорожник» она умудрилась оказаться прямо за Нинкой и её родителями.
– Ха-ха-ха! – громко смеялась в темноте Дашка над головами всех троих. Её чуть не вывели.
После фильма она била ботинком угол киоска, где давно ничего не продавали.
Зоя Николаевна взяла её за руку и подвела к дочери. Дашка обиженно пошмыгала носом, но маленькую ручку Нинки пожала. И даже хмуро назвала себя: «Я Дашка».
Теперь она ни на шаг не отставала от маленькой Нинки. По утрам городские всегда спали до девяти в доме у бабы Кати, но Дашка уже часов с семи покрикивала: «Нин-ка-а! Выходи-и!» Покачивала штакетник. «Нинка-а!»
Нинка появлялась на крыльце. Жмурилась на солнце, потягивалась. Сонная утренняя головёнка её походила на разбитое пичужкино гнездо. Трусишки были как на куклёнке.
– Ну, чего тебе?
– Айда на озеро. Договаривались же. Час уже ору, – радостно качала штакетник Дашка.
– Сейчас. – Нинка уходила завтракать. Звали всегда и Дашку, но та отказывалась.
На озере девчонки раздевались и какое-то время оглядывали весь поднебесный мир вокруг. Нинка была в ладном купальнике с цветочками, а Дашка в бабьих трусах в колено. Она всегда первая разбегалась и, как бомба размахивающая руками и ногами, летела в воду. Нинка гальяном булькала следом. Девчонки кричали, хлопали по воде, пуляли друг в дружку водой. Орали на весь мир. Потом плыли к противоположному берегу, чтобы полежать там на песке. Девчонки обе плавали хорошо.