Семь дней на любовь, предательство и революцию - стр. 12
– Сейчас, как мне сказал комиссар полиции, прибудут эксперты, – опять заговорил директор, – но уже ясно, что, скорее всего, причина смерти – наркотики. В ванной нашли шприцы и всё прочее… Как же вы так, Ираклий Шалович, не досмотрели за супругой? За красивыми и молодыми женщинами нужен глаз да глаз.
У Шляпнера не было ни жалости, ни сострадания к этому франтоватому писателю и к его молодой жене. Он думал о себе. Теперь его собственной жене придётся съезжать из шикарной квартиры на Фрунзенской набережной, а детям прекращать обучение в московской спецшколе и уезжать в неизвестную холодную тьмутаракань.
– Какие наркотики?! – вскрикнул Ираклий, будто очнувшись. – Анна даже вино никогда не пила – о здоровье заботилась. Что вы вообще несёте? С ума сошли? – разозлился Ираклий. Неконтролируемая злоба, зародившись где-то внизу живота, мгновенно разрослась по всему телу и ударила в виски. Он схватил за лацканы пиджака этого дрожавшего от страха человека с бесцветными глазами и блестящими от выступившего пота залысинами. – Я утром, всего несколько часов назад, её оставил у вас в Доме дружбы. Как она оказалась в этом отеле? Вы-то куда смотрели? Вы во всём виноваты! – он тряс бедного Шляпнера, как тряпичную куклу.
Хорошо, что в этот момент рядом оказался Генри Киссен. Он оторвал Ираклия от директора и вывел из номера в коридор.
– Очень вам сочувствую, Ираклий Шалович. В голове не укладывается. Кто же мог это сделать?.. У вас есть какие-нибудь предположения?
– Утром она уговаривала меня остаться у вас на Западе и вот… – неосторожно проболтался Ираклий.
– Какая трагедия, – печально покачал головой продюсер. – Хочу напомнить, что наш договор остаётся в силе.
– Какой договор? – не понял писатель. – Ах, да.
– Почему я напоминаю об этом в эту трудную для вас минуту, – продолжил Генри, изобразив на своём круглом лице скорбь и сочувствие. – Лучшей возможности получить политическое убежище у вас не будет. Скоро вас отправят в СССР и тогда будет поздно. Кстати, смерть жены можно представить как охоту на вас. Будто бы советские спецслужбы узнали о вашем решении эмигрировать и захотели остановить. Да и конфликт с этим вот… вашим директором.
Даже не очень щепетильного Ираклия покоробила такая беспринципность, но грубить Генри Киссену он не стал.
– Давайте обсудим это позже, – ответил он
– Подумайте, конечно. Но не затягивайте. Советских писателей много, а Нобелевских премий не очень.
Ираклий в знак согласия молча кивнул продюсеру и вернулся в номер. Директор Дома дружбы испугано взглянул на писателя и отошёл в другой угол комнаты. Шляпнер со страхом думал, что завтра скажет комиссии.