Седовая падь - стр. 20
Как гибнущая, больная птица, лишившись полета, опускает обвислые крылья, в ожидании гибельного конца, так и человек- узник, лишенный воли, уже не ищет выхода, а обреченно увядает, уходит в себя и чахнет… Потеря смысла жизни пишет на многих усталых лицах ужас. Понуро смотрящие глаза, молчаливо таят трагизм и боль пережитого. В одном взгляде смирение и равнодушие, в другом убитая, почти не видимая, полу потухшая искорка непокорности и злости, рожденная тупой болью безысходности. Однако, иной с огоньком внутри, знать живет надеждой, имеет цель. Вот и горит огонек, теплится одиноко; дадут ли разгореться, разыграться, ощутить свободу, не загасят ли совсем…?
Давно уж горит огонь в глазах и душе Петра. Да вот беда; сам же его и гасит… Гасит как может; нельзя ему гореть, не время… Запылай раньше – всему конец; не унять, не удержать его исстрадавшуюся по воле душу; не обуздать пламя. Необъятный то огонь, шквальный, на выдержке настоянный…
Давно сидит Петр… Помнит все и знает всех. За столько-то годочков… А вот срок так и не скостили. По полной отсиживать пришлось. Уж так не терпела душа, словно чуяла – воля, вот-вот… Срок на исходе. Знал Петр, всего себя к этому готовил. Все чаще уносились его воспоминания в далекое прошлое. Оно хранило многое… Заставляя работать голову. Петр ясно, до мельчайших подробностей прорабатывал всю свою жизнь до тюрьмы; на воле. Сравнивал и сопоставлял твердые исторические факты, с фактами из своей и дедовой биографии. Строил полную картину происходивших, еще тогда, в Гражданскую войну, событий.
Сейчас одно важно – движение к цели. А что бы не мешали, нужно все основательно продумать, рассчитать и переоценить. Время есть. Сам в порядке. Значит пора браться за дело…
Деда своего, Терентия Захаровича, Петр хорошо знал еще с детства; и он, и бабка его, и мать; все им колочены были. Злодей – не высказать. Да и какой он ему дед; как выяснилось позже, не дед он вовсе оказался…
Терентий, в ту пору, в банду атамана Войтовича, что под Колчаком ходила, подался. Позже и Пантелея, дружка своего, подтянул. А тот, должно толком и не понял за кого идти, на чью сторону встать. Вроде и те и другие землю сулят, не то, что при царском режиме. Перешел Пантелей на службу к Колчаку, уступив уговорам прозорливого Терентия; земляк все же, доверять-то кому более.
Вот так и довелось им вместе под родным селом стоять. Не долго, правда, попировала банда. Курей да поросят, почитай, не осталось в поселке. В скорости и Красные нагрянули. Вот там, на «Красной поляне» и сошлись… Бой был долгий и страшный, как сам Терентий рассказывал. Много голов посекли. Земля там сквозь той кровью пропиталась, теперь то не приметно уж, только вот сенокосной с той поры эта долина стала. От того и пошло название жуткого места- «Красная поляна». Красные тогда верх взяли. Тех Белых бойцов, что чудом в живых остались, расстреливать не стали. Да оно и к чему: заблудились мужики рассудком, одно слово – крестьяне. Тогда даже партизан под пулеметами в Красную Армию рекрутировали. Время такое было; Красные комиссары им просто другого выбора не оставляли. Словом, пополнили свои ряды быстрее чем новая зорька над истомленной округой встала. К ним и попал Пантелей Лебедев. В Красные записался, коли уж прижали. А вот с Терентием дело посложнее вышло…