Седовая падь - стр. 14
Вот и не приняли всерьез, расступились в разные стороны, отошли от костра. А оно, поворачивает и, медленно так, снова на нас накатить норовит, вроде бы, как и на горку даже. Да не может же такого быть, ведь каждый знает, что колеса сами не ездят. Тут кое-кого просто страх взял. Нечистая… Бежать кинулись. Человек пять нас, храбрецов и осталось; трое ребят, да мы с подружкой. Отбежали от колеса всем скопом, жмемся друг к дружке, что овечки и глядим, затаив дыхание.
А оно, без скрипа какого, тихо опять-таки в нашу сторону воротит и, вроде как, сила какая невидимая им правит. Нас девчат совсем страх взял, дара речи лишились, лишь пустые рты в темноту выставили, за ребячьи спины заткнулись и дрожим. А парни то, скажу тебе, и сами, что оттаявший студень телами задвигали, трясутся.
Один из них, что похрабрее и находчивее остальных оказался; ухватил лежавший поодаль осиновый кол, да приткнул колесо к земле, упершись ногой в самый обод. Тут и другие подоспели. Так вот кол и оставили до зори в земле торчать.
А домой все же не пошли; боязно поодиночке, а всех за раз не проводишь. За разговором наперебой- глядь, да рассвет тут как тут. Утро прохладой дышит, а болотистая балка, где та самая тропа тогда уже пролегала, в предрассветные часы напрочь густым туманом затянута была. Гляди как бы лбами не столкнуться:
– Смотрите! – вдруг выкрикнул кто-то, указывая рукой в сторону накрепко пришпиленного колом колеса. Не поверишь, милая, а вот только на месте колеса тележного, старая престарая бабка лежит; калачом таки свернулась, скручена вся, словно от мук нестерпимых. Руками колени охватила, аккурат вкруг кола осинового, что ребята в землю вбили. Ахнули мы было; небось покойна… Ан нет, поднимается, таки, да все спиной к нам, спиной норовит. Так и не признали; кто такая… Да и темно еще было, только-только рассвет забрезжил. Встала старушонка на скрюченные, слабые ноги, да в туманную балку так и ушла, ни слова, ни звука не обронивши. Рассказывала позже историю эту; кто, раскрыв рот слушал, кто смеялся заливисто, да только мало кто верил. Вот и ты, Дарья, не поверить можешь. Дело оно такое; каждый свою веру и правду при себе носит, в душе хоронит до той поры, пока с другим поделиться нужда не приведет. А я, через то, подружки любимой лишилась. Она и в ту ночь шибче всех верещала – боязливая была.
– А не боитесь вы, бабушка, мне эти истории рассказывать?
– Стара я уж, девонька, страх то он вышел весь. Так вот ты и слушай. То ли годом, то ли двумя позже; под осень уж, точнее и не припомню, – продолжала захвативший Дарью рассказ бабушка. Завороженно следила хозяйка за ее иногда сбивчивым, но лаконичным и стройным повествованием. Словно открывала для себя доселе неведомый и странный мир. И, порой, тревожно выстукивало сердце, следя за живыми, должно, как и в молодости, глазами бабушки. Ей невозможно было не верить.