Седьмое небо в рассрочку - стр. 33
Поворачивая ключ в замке, она оглянулась – Хок все еще стоял с запрокинутой головой. Он наполовину хоккеист, наполовину ассасин. Не взяли его в лидирующую команду, но не потому, что бездарный, нет. Просто Хок неудачник, а неудачникам всегда что-то или кто-то мешает, например, интриганы, которые были, есть и будут. Отсюда и кличка – урезанная от слова «хоккеист», как напоминание, что и клички он удостоился усеченной. Прошлое Люки – тоже спорт.
– Что ты там ищешь? – спросила она без тени насмешки.
– Звезды, – отозвался он. – Их нет.
– В городе много света, поэтому не видно звезд.
– А я думаю, они обходят стороной города, здесь им нечего делать.
Люка предпочла бы, чтобы сейчас Хок смотрел не в бездну над головой, тем более там ни черта не видно, а в ее глаза. Сказать, что она влюблена в него как кошка, – это будет неправдой, но парень он что надо, а физиологию никто не отменял. Правда, Хок мягок, пожалуй, слишком. И сегодня замешкался, не стрелял, а застрял у трупа Ана. Но это потому, что он новичок в команде, не привык к работе. Впрочем, ей нравится в нем мягкость и человечность, а ее жесткости хватит на двоих, жаль, поползновений он не делает, только смотрит на нее украдкой, ну и дурак.
Она включила свет в прихожей и, переступив порог, замерла, ощутив на затылке дыхание. Люка резко обернулась…
– Не слышала, как ты подошел.
– Зачем Гектор это сделал? – произнес тихо Хок.
Не ответив, она ушла на кухню, но он догадался: этот же вопрос сидит и в ее голове. Хок поплелся туда же, на кухню, и, прикурив вторую сигарету, наблюдал, как Люка готовит еду, не делая при этом лишних движений. Она точна, как логарифмическая линейка.
Салон внедорожника заполнился клубами дыма, щипало глаза. Неожиданно шеф выплюнул сигарету в окно, Южину показалось, он принял какое-то решение, водитель весь собрался и приготовился к приказам. Ошибся. Шатунов продолжал молчать, пока в джип на заднее сиденье не запрыгнул Марин.
Положа руку на сердце, Южин этому парню завидовал. Без злобы. Скорее, его зависть сродни восхищению. Южин уже никогда не будет таким молодым – Марину тридцать три года; не был и не будет высоким, с надутыми бицепсами, с шеей быка и физией, от которой тащатся что девчонки, что бабы. Никогда Южин не был самоуверенным и довольным, наверное, жить с этими ощущениями легко и весело, но некоторым не суждено узнать, как это – жить с чувством удовлетворения и легкостью в душе. Вероятно, поэтому Марин улыбчив, слегка нагловат, раскрепощен. Южин устыдился: о чем он думает в эту жуткую ночь!
– Ну что там? – заерзал Шатунов.