Седьмая жена инквизитора - стр. 46

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я. Вряд ли ему было хорошо и радостно, когда летунница искала выход и не находила. Но мой муж по отчаянию только плечами пожал.

– Вроде бы как всегда, – признался он, и Манфред тотчас же заявил:

– Ваша милость, вы это, вы не это! Не геройствуйте. С такой гадостью надо себя поберечь.

Курт согласно кивнул. Улыбнулся.

– Ты что-то еще почувствовал? – осведомился он. Манфред вздохнул.

– Я хотел вынюхать того, кто эту летунницу запустил. Ни следочка, ваша милость, вы уж извините, но нет. Не нашел. Но знаете, от нее чем-то травяным пахнет. Как в степи. Широкая такая степь, солнцем прогрета… так бы и бежать через нее.

Курт вздохнул, и от него едва заметно повеяло разочарованием. Нет, он не надеялся на то, что какой-то оборотень разберется с тем, с чем не могли разобраться академики и специалисты – и все-таки, пусть самую малость, но все же надеялся. И я надеялась.

Ну ничего. Будем действовать дальше. За несколько часов мы смогли узнать больше, чем за несколько лет.

– Понимаю, – кивнул Курт. – Ладно, спасибо за помощь. Не смею больше задерживать.

Манфред сцапал с блюда последний сендвич с ветчиной и был таков. В кабинет заглянул инквизитор в застегнутом на все пуговицы мундире, посмотрел вслед оборотню тревожным взглядом и озадаченно спросил:

– Это вот… оно?

– Оно, – вздохнул Курт, поднимаясь из-за стола. Я последовала его примеру. – Все в порядке, я расследую новое дело. Это мой официальный помощник.

Брови инквизитора взлетели вверх так, что едва не сбили кудрявый чуб цвета воронова крыла.

– Бывают же чудеса! – произнес он. Да, бывают – и главное чудо мы совершим, когда Курт избавится от летунниц.

Мы вышли из департамента – утро сменилось снежным днем. По дорогам бежали экипажи, тротуары заполнили гуляющие, отовсюду неслись голоса – мир был таким светлым и легким, таким воздушным и чистым, что в нем просто не нашлось бы места для зла. В городе, который готовился встречать новый год, украшал двери еловыми венками, перевитыми красными и золотыми лентами, и открывал первые елочные базары, не могло быть летунниц. Я взяла Курта под руку, и мы побрели по улице.

Я никогда не любила зиму – за что любить морозы, снег и ветер в лицо? Но сейчас зима мне нравилась.

– Что будем делать? – спросила я. Хотелось чего-то праздничного. Чего-то очень доброго – такого, чтобы выкинуть из ума и души ту копоть, которую оставляли мысли о летунницах.

– Мне хочется отвлечься, – признался Курт. – Не думать, что во мне эта дрянь.

– Мой отец, когда ему хотелось отвлечься, варил вино с пряностями. Но что-то мне подсказывает, что это не твой способ.