Седьмая - стр. 18
Наверное, что-то в моем голосе было такое, отчего он замер.
– Меня тошнит от твоих оправданий! Ты не мужик, а… китайский веник! – поморщившись, вспомнила слова Варвары Павловны. – Любишь ты только себя, так что… Выметайся отсюда, видеть тебя больше не хочу! Пришлешь завтра вечером такси, отдам тебе твои вещи.
Он все же шагнул ко мне, видимо, надеясь хоть что-то исправить. Не верил, что все закончилось – вот так, глупо, из-за ничего для него не значившего секса на столе! – поэтому собирался загладить свою ошибку. Все еще думал, что я его прощу, но задохнулся, замер, потянулся к шее, оттого что перехватило дыхание.
И я смотрела, как он царапал горло, затем, покачнувшись, упал на колени. Наконец, разрешила ему вздохнуть.
– Ты ведь всегда меня побаивался… Интуитивно чувствовал, что со мной что-то не так. Что не такая, как все! И ты был прав, Димочка!.. Ведьма я, одна из сильнейших… Таких мало, поэтому молись горячо и истово, чтобы такие больше никогда не встретились на твоем жизненном пути. И радуйся тому, насколько сильно тебе повезло. Я ведь не обиделась на твою измену, а ведь могла бы!.. Могла бы обидеться так, что ты бы не выжил. Но дура здесь я, потому что так долго тебя терпела. Уговорила себя, что люблю, а ты… Ты – тюфяк и тряпка!
– Лика…
– Выметайся, пока не передумала! И если еще раз тебя увижу – считай, сердечный приступ тебе обеспечен. Хотя быстрая смерть – слишком уж просто… Инсульт, Димочка, и полный паралич! Каким бы овощем ты хотел стать?
Поймала его испуганный взгляд.
– Прочь!
Не знаю, что он увидел в моих глазах, но рванул к выходу так быстро, что даже забыл ботинки.
Дверь за ним закрылась, и я стёрла со щеки непрошенную слезу.
***
Ночь на дворе стояла совсем уж летняя, а вот порывы северного ветра не давали забыть о том, что в Эн..ске все еще весна. Но я, все в той же длинной юбке и легкомысленном топике на шелковых бретельках, совсем не мерзла на одинокой лавочке под окнами своего дома возле того самого куста сирени, где этим утром разговаривала с Маргаритой. Наоборот, мне было очень тепло. Да и звезды из-за выпитого алкоголя светили как-то по-особенному ярко, а луна казалась огромным блином в полнеба – золотисто-желтым, в темных «пропеченных» прожилках – и грела меня своим светом не хуже разложенного костра.
Почти во всех окнах давно уже погас свет, а я сидела одна-одинешенька… Смотрела то в небо, то на черноту улицы, по которой давно уже никто не проезжал. Впрочем, компанию мне составляла бутылка дорогущего бренди из Димочкиных запасов – единственное, что не засунула в его чемодан. У бутылки к тому же оказалась отвинчивающаяся крышечка, в которую было вполне удобно наливать и очень даже удобно пить. Еще на лавочке подле меня – двадцать пять роз в цвет крови, перевязанные атласной лентой, – последний подарок моего последнего любовника – и фотография псковских девочек, которая не давала мне покоя с самого утра.