Седьмая часть Тьмы - стр. 4
1933 г.
1
Лошадей он не любил, как не любил всё, способное причинить неприятности, и именно поэтому старался ездить верхом ежедневно. Неприятностями матушка называла ушибы, ссадины, царапины, неизбежные в любом возрасте, особенно детском, без которых и не бывает детства, во всяком случае, весёлого детства. Что ж, значит, его и не было. Сейчас навёрстывать поздно. Да и царапины хоть и не грозили прежними кровотечениями, по крайней мере, лёгкие, здоровья всё равно не прибавляли. Медики добились и многого, и малого. Одно то, что он живёт почти полноценной жизнью (подумалось – полнокровной, но отдавало скверным каламбуром, такого он себе не позволял) – куда как много, но оставалось это самое «почти». Доказывая неизвестно кому неизвестно что, он занимался и фехтованием, и гимнастикой, иногда играл в поло, чаще – в лаун-теннис, но удовольствие получал единственно от плавания. Может быть, потому, что плавание напоминало о Ливадии, месте, которое он ценил больше всего. Нет, пожалуй, у него было всё-таки неплохое детство. Только маленькое.
Алексей соскочил с лошади, правый голеностоп слегка побаливал после вчерашней пробежки, хорошо, если обойдется этим, и, передав поводья подбежавшему казачку, пошёл аллеей. Рано ещё. Здесь, в летней резиденции, жили неспешно, со вкусом, предпочитая утру вечер.
Боковым, непарадным ходом, он поднялся в свои покои. Утренний туалет. В душевой он осмотрел ногу. Над щиколоткой появилась припухлость, тёмная, пока небольшая. Пальцами он осторожно нанес мазь, чувствуя, как холодит и успокаивает она стопу, потом позвал камердинера. Сегодня был малый приём, он с удовольствием надел форму. Капитан первого ранга. Последнее время чины Романовым не очень-то даются, подумал он, смотрясь в зеркало. Завтра нужно будет поправить бороду, слишком уж своенравной стала, просто их сиятельство граф Толстой. Лев Николаевич не хотел бриться, а он не может, всё из опасений порезов. Вот вам и свобода воли.
Пора было начинать – едва слышный шум за дверьми предвещал начало рабочего дня. Начнём, начнём…
Посол Тринидада вручал верительные грамоты (где этот Тринидад? Сколько лет прожил и не тужил, не зная) – рады, рады; полный Георгиевский кавалер, воздушный бомбардир – монаршая улыбка, вопрос, похвала, благоволение; представление нового командующего Германским корпусом – Вы не будете обойдены нашим вниманием, и вздохнём о бедном фон Бюлове, впрочем, пасть за свободу Отчизны – лучшая смерть для солдата, не так ли?
Алексей вел приём, словно велосипед, инстинктивно выбирая угол уклона, меняя направление и прибавляя или убавляя темп. Действительно, царское ремесло такое – выучась однажды, сохраняешь навыки на всю жизнь. При желании можно было бы – о, можно было бы многое: усложнить этикет, придать двору блеск и утонченность, по сравнению с которой двор короля-солнца показался бы сборищем заурядных провинциалов. Правительство неоднократно намекало на желанность такого варианта, обещая субсидировать практически любые расходы, открыть новые придворные должности, находящиеся, естественно, в полном распоряжение Государя, а цивильный лист увеличить вдвое, втрое. Искушение. Стать главою самого грандиозного театра. Три четверти двора ожидали и надеялись – должности! Мишура и деньги, деньги и мишура, забывая, что заказывает музыку тот, кто платит. Или не забывая, а примиряясь с этим. Ждите. Дети чечевицы.