Счастливая - стр. 24

Сидя перед нашим домом, возле почтового ящика, мы рвали траву. Пару дней назад нам впервые разрешили самостоятельно проехаться на автобусе. Траву мы выдергивали пучками и складывали бортиком перед собой. Ни с того ни с сего девочка выдала:

– А моя мама говорит, ты чокнутая.

Потрясенная до глубины души, я сделала взрослое лицо и спросила:

– Это почему?

– А не обидишься?

Я пообещала не обижаться.

– Мои мама с папой – и мама Джилл тоже – говорят: это потому, что у вас вся семейка чокнутая.

У меня брызнули слезы.

– Но по-моему, никакая ты не чокнутая. С тобой играть интересно.

Уже в те годы я была не чужда зависти. Хотела, чтобы у меня были такие же светлые, соломенные волосы, рассыпанные по плечам, а не дурацкие черные косички и короткая челка, которую мама, чтобы подровнять, прилепляла мне ко лбу пластырем. Еще я хотела, чтобы отец той девочки был моим отцом, потому что он любил бывать на свежем воздухе, а в тех редких случаях, когда я приходила к ним в гости, сыпал всякими смешными прибаутками: «Здорово-здорово, я бык, а ты корова» или «За «пока» бьют бока». В одно ухо мои папа с мамой нашептывали: «Мистер Холле дурно воспитан, хлещет пиво, одевается как грузчик», а в другое подружка твердила:

«У тебя родители чокнутые».

Мой отец с утра до ночи просиживал в четырех стенах над огромным потрепанным латинским словарем, водруженным на кованую подставку, вел телефонные разговоры по-испански, пил шерри, а за обедом предпочитал бифштексы с кровью. Пока подружка не открыла мне глаза, я думала, что все отцы одинаковы. Потом научилась подмечать различия. Другие отцы подстригают лужайку. Пьют пиво. Играют во дворе с детьми; прогуливаются с женами вокруг квартала; ездят на машине с прицепом; идя в ресторан или в гости, повязывают галстук с забавными картинками, а то и вовсе обходятся без галстука – надевают рубашку-поло, не бахвалятся значком престижного университета и не шьют жилеты на заказ.

С матерями дело обстояло проще; я так обожала маму, что ни о какой зависти не могло быть и речи. Правда, для меня не было тайной, что она подвержена нервным расстройствам, пренебрегает косметикой, не придает значения нарядам и не стоит у плиты, как другие. В общем, я бы не возражала, чтобы мама была такой, как у всех: почаще улыбалась и занималась бы – по крайней мере, на посторонний взгляд – только своей семьей.

Как-то раз мы с папой смотрели по телевизору фильм «Степфордские жены». Папа был в восторге, а меня обуял ужас. Разумеется, я приравняла маму к Катарине Росс – единственной женщине из плоти и крови, уцелевшей в городе, где всех остальных жен заменили безупречные, послушные роботы. Несколько месяцев меня мучили страшные сны. Повторяю: я бы не возражала, если бы мама немного переменилась, но только с тем условием, чтобы она ни в коем случае не умирала и никогда, никогда не уступала свое место другой.