Счастливая - стр. 11
– Нечего тут разглядывать.
С помощью Мэри-Элис я опять легла.
Доктор Хуса велела мне подвинуться вперед и стала накладывать швы.
– Несколько дней будет саднить, – сказала она. – Хорошо бы недельку полежать, если есть возможность.
Мой ум отказывался воспринимать такие категории, как несколько дней или неделя. Я жила только следующим мгновением, убеждая себя, что с каждой минутой мне будет легче, что мало-помалу вся эта история бесследно канет в прошлое.
Полицейских я попросила не звонить моей матери. Не осознавая, какой у меня вид, надеялась скрыть это происшествие. Ведь мама даже в уличной пробке начинала сходить с ума. А уж известие о моем изнасиловании могло убить ее наповал.
После гинекологического осмотра меня привезли в ярко освещенное помещение с белоснежными стенами. Оно было напичкано диковинными устройствами для поддержания угасающей жизни; на идеальных поверхностях из нержавейки и стекла играли слепящие блики. Мэри-Элис не пустили дальше приемного отделения. Новехонькая, сверкающая аппаратура привлекла мое внимание еще и потому, что я впервые осталась одна – с того момента, как был запущен механизм моего спасения. Лежа на каталке в одной больничной хламиде, я начала мерзнуть. Как будто меня положили в камеру хранения вместе с медицинскими приборами. Довольно долго туда никто не заходил.
Потом появилась медсестра. Я спросила, нельзя ли принять душ – в углу была душевая кабина. Женщина взглянула на закрепленную в ногах каталки табличку с диагнозом – я даже не подозревала о ее существовании. Можно только гадать, что там написали: не иначе как «ИЗНАСИЛОВАНИЕ» – по диагонали, аршинными красными буквами.
Я лежала пластом, часто дыша. Демерол сделал все возможное для расслабления мышц, но мое тело, облепленное грязью, так просто не поддавалось. На мне не было живого места. Хотелось отмыться от всего, что напоминало о нем. Залезть под душ и содрать кожу до крови.
Медсестра велела дожидаться психиатра, который уехал по вызову. И ушла. Прошло еще пятнадцать минут – они показались вечностью, потому что по мне расползалась липкая зараза, – прежде чем в палату ворвался всклокоченный психиатр.
Прописанный им валиум, как мне подумалось, не повредил бы и ему самому. Помню, я сказала, что не нуждаюсь в объяснениях – этот препарат был мне хорошо известен.
– Это успокоительное, – все же сообщил он.
На валиум подсела моя мать, когда я была еще совсем маленькой. Она вечно донимала нас с сестрой нотациями по поводу наркотиков. С возрастом я поняла причину такой озабоченности: напившись или обкурившись, ее дочь могла, чего доброго, отдаться любому прыщавому юнцу. Впрочем, во время этих нотаций моя строгая мать всегда виделась мне в уменьшенном, каком-то ужатом виде, будто ее колючки кто-то стянул сеткой.