Счастье за горой - стр. 4
– Клешни от меня убери, ещё раз схватишь, я тебе их обломаю.
– Ах, ты поганка! – зло процедил Валерий Иванович.
С этого момента началась между отчимом и Анисьей война. Больше Валерий Иванович руки не распускал, но не было для падчерицы ни одного доброго взгляда, ни одного ласкового слова. Он или вовсе её не замечал, или кричал грозно. От криков этих убегала Анисья к бабушке Маше и бывало, что жила у неё по несколько дней. Мать снова начала плакать. Девочка давала матери слово, что не будет больше задирать отчима и смирится с его присутствием, но сдержать себя не могла. Стычки и конфликты между ними не прекращались.
– Анисья, дочка, ты пойми, тяжело мне одной. Вам отец нужен, а мне муж. Он человек-то не плохой, воевал.
– Контуженный он! – свирепела Анисья. – Потому и злой такой!
– Дочка, он за нас с тобой воевал, чтобы мы счастливо жили.
– За нас отец воевал и жизнь свою отдал! А ты забыла про него!
– Нет, не забыла! Да ведь его не вернешь, а я живая, я жить хочу и счастья хочу. – заливалась слезами Мавра. Она проводила рукой по округлившемуся животу, потом обнимала Анисью.
– Нашла бы хоть приличного, а то плешивого какого-то подобрала. – не унималась Анисья.
– Да, где их приличных-то взять, глупая, война-то какая прошла, почти всех мужиков поубивало, сколько баб вдовами остались. А он хоть и плешивый, а всё же мужик. Да и что говорить теперь, скоро ребёночек родится, семья ведь у нас. Смирись, Анисья, ради меня смирись.
Любовь и жалость к матери делали Анисью молчаливой и грустной. Случалось, что прежняя безудержная весёлость нападала на неё, но стоило отчиму сказать что-то обидное, и Анисья мрачнела и замыкалась в себе. Обычно говорил Валерий Иванович с неприязнью глядя на падчерицу:
– Кобыла здоровая, ей работать надо, а она всё в игрушки играет.
– Сам работай, сидишь на материнской шее. – не уступала Анисья.
– У, поганка, много ты понимаешь про шеи, я инвалид, мне так досталось, что не дай бог тебе такое испытать.
Однажды не выдержала Анисья и сходу дала отпор Щербаку, (другим именем она его не называла):
– Инвалид! А мамке-то моей что не досталось? Тоже всю войну прошла! Она здоровая, поэтому с фермы домой только ночевать ходит, а ты больной дома сидишь.
– Не твое телячье дело, много разговаривать стала. Вот иди и работай, пока ты тут жрёшь, я работать не буду.
– И пойду, сдались вы мне все…
Сказала и выскочила за дверь. Поплакала в укромном месте, да только слезами не поможешь, поэтому летом, закончив четыре класса, ушла Анисья в соседнее село Касачиха жить в семью Лидии Сергеевны. Им была нужна нянька для годовалого сына. Мавра отпустила дочку не с легкой душой, но выхода не было. Между отчимом и дочерью была такая неприязнь, что могла довести, не дай бог, до греха. Нюра уже второй год жила в Москве в семье архитектора и присматривала за его маленькими детьми. «Доля моя такая сиротская», – решила Анисья и смирилась.