Счастье – не пение жаворонка - стр. 23
– Ребёнок ты ещё… глупый, и люди в посёлке тебя жалеют и понимают. Все люди умирают. Он умер потому, что у него было очень больное сердце. И ты же об этом знала… И я ещё, дурак, согласился с ним выпить самогонки. Ведь тоже знал, что он почти не пьёт. Ведь он так хотел ещё чуть-чуть пожить, ради тебя… Амелия.
– Он, Дмитрий Свиридович, не от самогонки умер. От усталости. Ты совершенно зря себя казнишь. Дедушка, в последние дни еле двигался и часто хватался за сердце. А в больницу его силой не загонишь.
– Это правда, старик вред… с характером.
– Конечно, ты правильно хотел сказать, Дмитрий Свиридович. Он вредный был старик, но он мой… дедушка.
– Да какой там я тебе Дмитрий Свиридович! Старше тебя всего-то года на три-четыре. А я уважал твоего деда, Амелия, не меньше, чем очень и очень многие. Всё! Пошли к нам! Моя жена тоже не спит. Она с тобой посидит. Поговорите о том и о сём. Я подслушивать ваши секреты не буду.
– Нет у меня, Дима, никаких секретов. Нет у меня теперь… дедушки. Я бы пошла с тобой, но деду Степану здесь одному скучно будет и страшно.
Ребров вышел в горницу и тут же вернулся назад с одеждой для Амелии.
Он подал ей полушубок и сказал:
– Скучно твоему деду тут будет или нет, но я с собой беру только тебя. А побыть, посидеть с ним, есть кому. Ты уйдёшь, так бабка Поливанова сразу же сюда прибежит. Она ведь, люди говорят, всю жизнь его… любила.
– Ему теперь без разницы, кто и как его любил.
Амелия стала медленно надевать на себя полушубок и шапку.
Но вот уже через два дня состоялись похороны ветерана культуры и, вообще, хорошего человека Степана Рудых. На местное кладбище, большую часть пути, мужики несли гроб с покойником на руках. Музыканты из местного духового оркестра, презирая мороз, старались дуть в свои трубы во всю мощь лёгких. Они сыграли ни один реквием. Степана Рудых знали и уважали в Кедровой Выси почти все. Особенно, музыканты, смело, можно сказать, представители поселковой творческой интеллигенции.
Нескоро перегрузили гроб с его телом в машину. Дали ему возможность напоследок, как следует, «пройтись» в деревянном «прикиде» по улицам посёлка городского типа.
Амелия ехала в катафалке, в числе тех, кому выпало находиться рядом с покойником, отправившимся в самый последний путь в своей домовине. Лицо её было красным от слёз. Она, то и дело, поправляла лацкан пиджака, в которого был одет дед Рудых. Он, пусть и был работником культуры, но редко носил костюмы. А сейчас… пришлось. Сам бог велел. Его внучке е казалось, что её дедушке холодно.
Пусть и стояли в посёлке морозные дни, но весна, всё же, приближалась. Она как могла, отвоёвывала у холодного марта, свои позиции. В тоскливом настроении Амелия часто выходила за калитку собственного двора и молчаливо смотрела на дорогу, куда-то вдаль. Нет, конечно же, она не ждала принца на белом коне, который должен был вот-вот приехать сюда за ней, а потом увезти её отсюда в тёплую сказочную страну. Просто смотрела и думала о своей сиротской жизни.