Счастье на бис - стр. 65
– Так а зачем мы тогда смотрим?
– Потому что Евровидение – своего рода срез музыкальной поп-культуры, – наставительно говорит он, и Сашка понимает, что логику искать бесполезно. – Ты можешь не смотреть, если тебе не интересно!
– Нет уж, посмотрю.
Евровидение само по себе ей совсем не интересно. То ли дело его комментарии. И вообще ей чертовски уютно сидеть на паласе, привалившись спиной к его креслу, практически у него в ногах, слушать его голос, смотреть какую-то ересь в телевизоре и просто наслаждаться спокойным вечером, майским теплом и его присутствием.
– И что, каким мы номером, Всеволод Алексеевич?
– Десятым. Почти середина.
– А поехал-то от нас кто?
Он так на нее смотрит, что Сашка невольно начинает хихикать.
– Что? Ну не интересен мне теперь ваш зоопарк.
– Теперь?
– Когда вы здесь. Живой и теплый.
– М-да, было бы печально, если бы я был здесь, но неживой и холодный.
– Да ну вас! Между прочим, я первый раз Евровидение посмотрела, когда вы поехали в группе поддержки. Этой… Как же ее…
– Алеси, – подсказывает Всеволод Алексеевич. – Хорошая девочка, талантливая. Я считаю, что мы тогда победили. Второе место, впервые за всю историю нашего участия! Раньше всегда в хвосте плелись.
Сашка пропускает мимо ушей «талантливую девочку». У которой не было голоса от слова «совсем», зато был очень богатый папа, спонсировавший юбилеи и новые альбомы Туманова в лихие девяностые. Каждый выживал как мог, не Сашке его судить. И да, да, ревновала она к этой талантливой девочке. Старше ее на два года, между прочим.
– Начинается! Саш, прибавь звук. А ты почему без клубники? Держи.
Протягивает свою миску. Сашка отрицательно мотает головой.
– У меня аллергия, ешьте. Господи боже, это что? Мужик в платье?!
– Европа, – хмыкает Всеволод Алексеевич философски. – Толерантность, все дела. А этот конкурс всегда имел некую… кхм… направленность.
– Вы считаете, что это нормально? Вы?!
– А что я? Не человек? Просто в мое время конкурсы выглядели иначе. Да и артисты тоже. Что у нас было? Фестиваль советской песни в Сопоте, Золотой Орфей в Болгарии, конкурс артистов эстрады в Москве. Ну, последний для совсем начинающих. Был строго определенный формат: что ты должен петь, как ты должен выглядеть, с кем ты должен спать.
– Что, это тоже Лапин[1] регламентировал? Лично проверял?
– Нет. Но проводилась мысль, что советский артист должен быть женат. Желательно на одной-единственной на всю жизнь. И если ты не обзаводился семьей да еще позволял себе какую-то фривольность в одежде, прическе, к тебе относились с подозрением. Проводили беседы. А потом и вовсе убирали из эфира. Поэтому все были как под копирку: костюм, галстук, пробор на левую сторону, комсомольская улыбка.