Счастье на бис - стр. 14
Пятнадцать, думает Сашка. Но молчит, разумеется. Все, о чем он говорит, она видела своими глазами. И понимала не хуже, чем он. И знала, что дело идет к катастрофе без шансов на достойный финал. А вот счастливые годы, про которые он говорил вначале, не видела. Она тогда еще не родилась. Сашка опоздала на целую жизнь.
Всеволод Алексеевич молчит, и Сашка чувствует, что ее очередь говорить. Утешать его не имеет смысла, да и не умеет она словами утешать. Умеет просто быть рядом и надеется, что это как-то ему помогает. Так что заговаривает о своем.
– А я на море попала лет в двенадцать. Тоже какая-то жопа мира. Не Сочи совсем. Деревянный домик без всяких удобств, даже без электричества. Заросший камышами пляж. До сих пор не понимаю, откуда на море взяться камышам? Но, честное слово, они были. Грязное море и сомнительный контингент. Знаете, что мне больше всего запомнилось? Вы будете смеяться.
Собственно, она и хочет, чтобы он засмеялся, отвлекся. Только комик из нее никудышный.
– Мы идем по пляжу, родители впереди, я сзади плетусь. И у меня на дороге лежит какой-то мужик лет шестидесяти, загорает. В семейных трусах. Обычных хлопковых трусах. Одну ногу в колене согнул, а другую на нее положил. И все, о существовании чего я в свои двенадцать и не подозреваю, у меня перед глазами, так сказать, крупным планом…
Всеволод Алексеевич ухмыляется и качает головой.
– Сейчас ты скажешь, что с этого и началось твое увлечение артистом Тумановым. Ты искала что-то похожее. Отвисшие причиндалы…
– Да ну вас, – смеется Сашка.
И он смеется. Чего она и добивалась.
– Нет, Всеволод Алексеевич, в тот чудесный край я уже ехала с вашей кассетой в плеере и подкассетником под подушкой.
– А подкассетник зачем?
– Ну там же вы были изображены. Красивый. В черной рубашке с коротким рукавом, руки на груди скрещены. Взгляд такой…
– С прищуром, – подхватывает он. – Толик Веровой, фотограф, меня полдня мучил. А потом еще и ретушировал.
– Тогда я этого не знала! И ваши отретушированные фотографии видела куда чаще, чем вас же а-ля натурель. Собственно, поэтому встреча оказалась шоком. Но тогда я таскала подкассетник в качестве то ли талисмана, то ли куклы Барби.
– Что?!
– Ну то есть «вы» со мной вместе спали, ходили в школу и на море вот тоже поехали. Не закатывайте глаза, мне было двенадцать лет! Вы вот что в двенадцать лет делали?
– В пристеночек играл и водку пил с пацанами на спор, – честно признается Всеволод Алексеевич.
– Вот именно. И знаете, без вас там, на море, я бы от тоски повесилась. А так – наушники воткнула, и целый день ваш новый альбом крутится. Вроде как от реальности отгораживает. Море мне тогда не особо понравилось. Одно развлечение – вечером в клуб сходить. Там такой клуб был! Центр культурной жизни. Сарай вроде как из вашего рассказа. Да чем черт не шутит, может, это и правда один и тот же поселок? Часов с семи в клубе начиналась дискотека. На ней мне с моими музыкальными пристрастиями делать было нечего. Но мама давала немножко денег, и я покупала себе коктейль. Безалкогольный, между прочим. Мороженое, молоко, чуть-чуть апельсинового сока и шоколадная стружка. Посижу немножко, коктейль выпью, на дергающихся девчонок посмотрю и назад. А в какой-то день вдруг концерт объявили. «Кубанский казачий хор». А для меня слово «концерт» уже как волшебное звучало. На ваш сольник я, понятно, и не надеялась. Но хоть чей-нибудь концерт! Причем я подозреваю, что приехал тогда не «Кубанский казачий», а какая-то бледная копия или десятый состав. Но весь концерт я сидела в первом ряду и чувствовала, как приобщаюсь к искусству. Эх, грустные были времена.