Счастье моё! - стр. 27

Перед моим отъездом мы сидели друг перед другом в молчании. ОН мягко закрыл за собой входную дверь, через секунду ворвался обратно, сгреб меня всю без остатка, вжал в себя. Разжал руки. Ушел. Я сидела на полу у двери и захлебывалась немым криком. Бросилась к окну, ОН уходил, сжав могучие плечи, не оглядываясь. А в телевизоре заливался модный певец:

По прошествии нескольких лет наша неразрешимая ситуация сделала нас раздражительными и злыми, мы кидались друг другу в объятия с затаенным желанием заглушить, смирить, разодрать всё, что нас связывало. Эти редкие, короткие встречи стали безнадежно-мучительными, безысходными.

Последнее из сохранившихся писем датировано 1985 годом. Мы потом еще виделись и звонили друг другу, но жизнь нас неумолимо растаскивала в разные стороны. Мы расстались. Но мы не расстались… Я изредка позволяла себе набрать его номер телефона, молчаливо вслушиваться в его вопросительные интонации, не признаваться, не отвечать. Трясущейся рукой я прерывала звонок. Догадывался ли ОН, что это я… не знаю.

Последний раз я услышала его голос в телефонной трубке в 2006 году, он звучал тихо, тускло. Я не знала, что ОН болен. Я не знала, что ОН скоро исчезнет.

Бывают дни, вечера… когда становится неизъяснимо тревожно, когда появляется неотступная необходимость набрать его номер телефона, просто услышать звук гудков, стремящихся к нему.

Я знаю точно: любовь не проходит с годами, она не растворяется во времени, она живет в тебе всю твою жизнь, она звучит в тебе непереносимой болью и нестерпимым счастьем.

С течением времени, с течением жизни я всё чаще замечаю проявляющиеся во мне, словно из зыбкой, колеблющейся водной толщи, мамины черты: в повороте головы, в улыбке, в прищуре глаз, в жесте… На разных этапах моей жизни значение этого человека для меня менялось, как менялись я сама и предлагаемые обстоятельства самой жизни.

В детстве я маму боготворила. Она была самой красивой, самой элегантной, самой нежной, непоколебимым авторитетом. Конечно, все дети восхищаются своими мамами, но мое обожание было дурманящим, физиологически томительным, страстным. Думаю, моя склонность влюбляться в женщин, в равной мере как и в мужчин, лежит не только в бисексуальной сути профессии хореографа и режиссера, но прежде всего уходит корнями в неукротимую любовь к маме. Я любовалось ею так, как может любоваться обезумевший от восторга любовник, для меня короткие расставания с ней были трагически невыносимы. Сейчас, имея знания для возможности проанализировать значение мамы в мой детский период, я понимаю, что моя склонность к одиночеству, моя болезненная застенчивость, мое ощущение собственного несовершенства проистекают от этого огромного, не помещавшегося в меня чувства любви к маме.