Сцены частной и общественной жизни животных - стр. 14
«Путешествие парижского Воробья» автор статьи именует «многословным и претенциозным разглагольствованием»[82] и вообще убежден, что все рассказы, за исключением «Истории белого Дрозда» Альфреда де Мюссе («очень язвительной и очень тонкой насмешки над некоторыми литературными слабостями»), написаны «в самой посредственной газетной манере»: «не стоило наделять животных даром речи, чтобы речи эти оказались столь неостроумными». Автор статьи не находит в «Сценах»
никакой связи, кроме общности намерения. Быть может, авторы желали подвергнуть критике наши пороки, наши смешные черты, наши политические установления, нашу нынешнюю литературу? Ничуть. Они выказывают смутное желание сочинить сатиру на все эти вещи сразу, но притом даже самый проницательный человек не может быть в этом уверен. Буйство фантазии не искупает отсутствия плана; постоянная толкотня и путаница между авторами и их персонажами все время сбивает читателя с толку. Мораль, или, если угодно, заключение книги, скрывается в тумане[83].
Последнее суждение представляется мне совершенно несправедливым. Особенность «Сцен» именно в том и заключается, что, в отличие, например, от «Французов, нарисованных ими самими», где каждый автор выступал со своей собственной системой ценностей и республиканец соседствовал с монархистом, а иронические очерки – с очерками патетическими, у «Сцен» имеется не только сквозной сюжет, но и единая мораль, которая пронизывает самые разные тексты. Причем особенно любопытно, что эта мораль не совпадает с тем, что нам известно о политических убеждениях инициатора и организатора издания, П. – Ж. Этцеля. Этцель, как и его первый компаньон Полен, были люди либеральных взглядов (Полен в 1830 году, накануне Июльской революции, вместе с Тьером и Минье основал газету «Насьональ», в ту пору резко оппозиционную по отношению к правящей королевской власти). Старый приятель Эдуард Гренье называл Этцеля «прирожденным республиканцем, другом старых карбонариев»[84], а после переворота Луи-Бонапарта (1851) Этцель из-за своих свободолюбивых убеждений вынужден был даже покинуть Францию. Тем не менее, если судить по текстам, открывающим первую и вторую части «Сцен» и написанным им лично, его отношение к революционным переворотам как минимум скептическое[85]. Революции совершаются одними людьми, а плоды их присваивают себе другие: «Открыл дверь Слон, а вошел в нее Лис» (с. 385); тратится много слов, иногда проливается много крови, но в результате ничего не изменяется к лучшему – вот картина революции, которую рисует Этцель/Сталь.