Сценарий - стр. 32
– И я так же решил, как только меня перестало лихорадить спросонья утром. Только, знаешь, совсем не обязательно все должно быть так, как мы тут придумали. Просто вернулся кошмар, вот и все.
Я заметил, как Эйлин открыла рот, чтобы возразить, и не дал ей этого сделать.
– Подожди, не перебивай. Я знаю, что ты хочешь сказать, и согласен с тобой. Кошмары, подобные моему, повторяющиеся из ночи в ночь на протяжении черт знает какого времени, не могут ничего не значить. Я этого и не утверждал. Просто хотел сказать, совсем не обязательно, что что-то случилось именно сейчас и поэтому они вернулись. Это что-то могло случиться намного раньше, понимаешь? Что-то настолько ужасное, что преследует меня даже после того, как память превратилась в решето, в черную дыру, сквозь которую мне невозможно разглядеть и собственного имени.
Я прикусил язык.
«Заткнись, идиот. Того, к чему ты клонишь, что бередит твой разум с момента, как эта мысль шаровой молнией разорвалась в остатках твоего мозга, не стоит говорить Эйлин. По крайней мере, пока. Вначале самому нужно точно понимать, возможно ли такое или ты окончательно слетел с катушек».
Эйлин знала о моих кошмарах. И Бак тоже. И миссис Уэлч. Я делился с ними всем, что казалось важным и что могло помочь во всем разобраться. И повторяющийся сон к таким вещам явно относился. Мы давно уже условились поступать так. Это не сплетни, не пустой треп. Для нас, вернее для меня, подобные понятия имели немного иное определение. То, что для большинства являлось сплетней, для меня могло быть важным разговором. Дурной тон – выворачивать свое грязное белье перед посторонними. Почти всегда так оно и есть. Да только я размахивал грязными простынями не потому, что я не друг своему языку. Я был в темноте. Я не видел двери; не видел на стене выключателя. Мне не выбраться из нее самостоятельно, без посторонней помощи.
Один, в полной темноте. В обнимку с грудой грязного белья. А оно, несомненно, было грязным, в этом я почти не сомневался. У людей, которым нечего скрывать, прошлое всегда лежит на поверхности. Свое же, по всему видно, я закопал задолго до того, как потерял память.
И все-таки на самом дне этой корзины я нащупал нечто такое, что вряд ли решусь показать Эйлин или кому бы то ни было. Чем дольше я вслепую ощупывал это, тем сильнее меня обуревало чувство всеобъемлющего ужаса. Я не хотел извлечь это на свет. Потому что боялся того, что мог увидеть. Ощупывал, не вынимая руки на поверхность. Мне казалось, я знаю, что это такое. Элемент мозаики. Один-единственный, который удалось, как мне думается, все-таки отыскать. И бог свидетель, если моя догадка верна, если она верна хотя бы отчасти, на несколько процентов из тысячи, я свихнусь. Сложнее всего соединить вместе первые несколько фрагментов пазла. Но как только у вас получится отыскать их, дела пойдут чуть быстрее. Сжимая в пальцах этот кошмарный фрагмент, я чувствовал его неровные выступы и края вырезов и нашел еще одну мозаику, подходящую по форме: взгляд доктора Шарпа. Я не обратил на него никакого особого внимания, когда в один из первых приемов рассказал Шарпу о своем сне. Взгляд острый. Быстрый и холодный. Следом, словно магнитом, к двум соединенным друг с другом фрагментам пазла присоединился третий: «Скажите, у вас случаются приступы агрессии?»