Сборщик душ - стр. 14
Никто не станет его одевать и кормить, никакие кнопки не вызовут по волшебству свет и музыку, ванну и постель. Вся цивилизация теперь здесь, в Машине, думает он.
В пучине волнения он тянется за Книгой Машины; ее тяжесть в руках дарует мгновенный покой. Тавил нажимает кнопку (специальную, на случай плохого самочувствия), и с потолка спрыгивает аппарат, который проверяет ему пульс, температуру, давление, дыхание. Из пола поднимается столик с чашкой, и Тавил безо всякой лишней мысли глотает прописанное Машиной лекарство.
Он вызывает кровать и включает изоляцию. В темноте и тишине он слушает, как кругом тихо гудит Машина: сверху, снизу – повсюду, словно материнская утроба. Он таращится на зеленую кнопку у двери до тех пор, пока это не становится совсем невыносимо, после чего поворачивается на другой бок и засыпает, уверенный, что Машина о нем позаботится, присмотрит за ним, защитит от всего – пока в один прекрасный день не дарует ему милосердную смерть, чтобы другой мог занять его место.
Зеленая кнопка неделями горела у Тавиловой двери. Независимо от того, было ли в комнате темно или светло, был ли сам Тавил дома или нет, спал он или бодрствовал. Она превратилась в настырный зуд, до которого никак не достать, не дотянуться, навязчиво напоминавший, каково это было – спать Там, Наверху. Где, как ты ни укладывайся, а тюфяк все равно набит песком, который врезается в кожу и гонит прочь сладкое забытье.
А тут простыни только что не скрипят от идеальной, всепоглощающей чистоты. За все свои годы под землей он ни разу не нашел ни пятнышка на постельном белье. Грязи Здесь, Внизу, не существует; в ней попросту нет нужды.
И все-таки каждый раз при мысли отказаться от пропуска наверх, он находил какие-то причины повременить. Он говорил себе, что сегодня, увы, слишком занят; завтра, возможно, ситуация изменится.
Один раз он даже открыл дверь и заказал экипаж, но бездна между порогом и машиной оказалась так велика, а мысль об избыточном движении так мучительна, что он вернулся на предыдущие позиции – к креслу, кнопкам, корреспондентам и лекциям.
Жизнь в Машине текла обычным чередом. Зеленая кнопка слилась с привычным фоном бытия, как до нее – отметина рядом с дверью, где в свое время большая книга повстречалась со стеной. Тавил научился игнорировать такие вещи: одно только воспоминание о том, что он сделал с Книгой Машины – запустил ее через всю комнату, так что она ударилась и рассыпалась, – заставляло его ежиться от стыда и боли. Как вульгарно, как нечестиво! Какое непростительное варварство!