Савва Морозов: смерть во спасение - стр. 13
Сын тоже со знанием дела готовился – штаны снял, роскошную батистовую сорочку, залитую вином и пьяными слезами Сашки Амфитеатрова, задрал на голову. Растягиваясь на полу, пробурчал:
– Готово, родитель. Мне некогда ждать.
– Ах, некогда! Ах ты сукин сын!
Под крик рванувшейся было в зал супруги Тимофей Саввич опустил витую сыромять на наглую сыновнюю задницу.
– Им, видите ли, некогда! Им недосуг! Прочь, защитница непотребная, – маленько сбился он с удара, кнутом же отгоняя жену. – А у меня, значит, есть время… я в Думу не поехал… я на фабрику не заглянул… я в банке своем векселя в просрочку пускаю… потому что в помин держу наказ своего родителя… секи своих, чтобы чужие боялись… видишь, родитель, помню твою науку, хоть сам ты и неграмотен был…
С каждым придыханием Тимофей Саввич, неистовый мануфактур-советник, посылал на сыновнюю задницу все новые и новые советы, так что уже и кровь из-под кучерского кнута начала прыскать. А сын лежал, как каменный, зажав в зубах подол сорочки.
– Родитель мой до девяноста годков богатство для тебя собирал… сукино ты отродье… что жрать будешь после моей смерти… он-то в лаптях в Москву пришел… а ты на рысаках по трактирам разъезжаешь… надо покрепче тебе дедову науку в дурной зад вколотить…
А куда уж крепче-то? Спина красным запенилась. Едва ли теперь что и видел перед собой оскорбленный в лучших своих помыслах мануфактур-советник. У него такая же кровавая ярь в глазах стояла. Не чувствовал даже, что на руке у него висит, забыв страх, жена; не слышал, что она одно повторяет:
– Тимоша… Тимоша… ведь запорешь… он ведь весь в деда, не покорится…
Тимофей Саввич опомнился, швырнул жену на окровавленную спину сына, сапогом переломил кнутовище и с опущенной головой потопал в третью дверь, на мужскую половину.
Сын самостоятельно подняться не смог. Прибежавший Данилка и слуги перенесли его в свою комнату. Матери две недели пришлось лить слезы поверх докторских примочек…
Времени было вполне достаточно, чтобы осмыслить отцовскую науку и всерьез подумать о деде, которого Савва искренне уважал за его нечеловеческое трудолюбие.
А когда, наконец, поднялся, делать в Москве все равно было нечего. Университет закрыли. Надолго ли – никто не знал.
Он решил уехать туда, где в старинном объятии сошлись реки Клязьма и Киржач. Как владимирская баба с киржацким мужиком. Там его на свет породили, там был корень всего морозовского рода. И первостатейного купца и мануфактур-советника, и непокорного студиоза.
Лови, брат, рыбку и вспоминай, что с этой рыбки все морозовские миллионы начинались. Может, будешь умнее, может, нет – кто знает. Но все-таки погрейся на клязьминском песочке, посвети поротой задницей на тамошнем солнышке…