Саттри - стр. 69
Не очень.
Там вон вывеска говорит вход воспрещен.
Бож-правый, да я б нипочем не вошел без приглашения. Вы тут себе все целко обустроили, должен сказать.
Тряпичник хрюкнул. Ноги он подобрал себе в кресло, худые надраенные лодыжки, там скрещенные, блестели, как голые кости.
Они вас тут разве не достают?
Случается, забредает отбившийся дурень-другой время от времени, сказал тряпичник.
А вы тут уже сколько?
Вот столько где-то, ответил старик, разводя ладони на произвольный отрезок.
Хэррогейт ухмыльнулся и принял вызов. Знаете разницу между тараканом в бакалее и тараканом у молочника?
Глаза тряпичника сделались еще холодней.
Ну, таракан в бакалее всегда сыт, а таракан у молочника всегда сыр. Хэррогейт внезапно сложился, и хлопнул себя по бедру, и загоготал, как подбитая домашняя птица.
Малой, чего б тебе дальше своим путем не пойти, откуда б ты там ни пришел или куда б ни шел, а меня не оставить, к чертову сукинсыну, в покое?
Черт, да я просто зашел поздороваться. Ничего такого в виду не имел.
Старик закрыл глаза.
Слышьте, а скажить-ка. Там вон под дальним концом кто-нибудь есть?
Тряпичник посмотрел. За рекой вдоль по длинному проходу из арок к ним лицом лежало дальнее отражение его собственного укрытия. Сходил бы да глянул? предложил он.
А чего б и не сходить, ответил Хэррогейт. Если не занято, будем соседями. Он помахал и принялся обходить мост сбоку. Мы поладим, крикнул он через плечо. Я с кем угодно поладить могу.
Стояла середина дня, когда он перешел реку в город и спустился по крутой тропке в конце моста, цепляясь за заросли мелких акаций, изобиловавшие длинными шипами и почернелыми скворцами, что с визгом вылетали по-над рекой, и кружили, и возвращались. Выбрался на голый фартук глины под мостом. Там в прохладе играла черная детвора. За ними черная и узкая улица. Один ребенок заметил его, и все подняли головы, три мягких темных личика наблюдают.
Здаров, сказал он.
Те недвижно сидели на корточках. Маленькие деревянные грузовики и легковушки, застрявшие на улицах, выровненных отломанной кровельной дранкой. За ними бурый дощатый дом, передний двор – лунный пейзаж глины и угольной пыли, несколько жалких кур присели в теньке. На скамье, подвешенной на цепях к потолку веранды, раскачивался, растянувшись и отдыхая на ней, черный мужчина, да на безветренной жаре парилась на веревке линялая стирка.
Чё эт вы тут все делаете?
Заговорил самый старший. Мы ничего не делаем.
Вы все вон там живете?
Это они признали серьезными кивками.
Хэррогейт огляделся. Прикидывал, что по соседству с черномазыми его уж хотя б не поселят. Он слез вниз по береговому откосу, и вышел на дорогу, и двинулся по реке мимо ряда хибар. Дорога была вся в выбоинах и горбах, а немного погодя ушла в песок и высохшую грязь, а затем и вообще в ничто. Тощая тропка убредала дальше сквозь бурьян, увешанный бумажным сором. Хэррогейт шел за нею следом.