Саттри - стр. 58
Два черных мальчишки с черепами-пулями наблюдали, как он движется по тропе к улице, вывалившись из зарослей и сжимая голову руками. Сквозь распяленные пальцы на них упал взгляд шалого глаза.
Эй, мальцы.
Те переглянулись.
Город в какой стороне?
Они сбежали прочь на беззвучных ногах, крутя сиреневую пыль. Он протер глаза и проводил их взглядом. В том мерцающем жаре фигурки их сумасшедше растворялись, покуда он не увидел в них двух маленьких скрученных гимнастов, подвешенных на проволоках в тряском мареве. Саттри все стоял. Медленно повернулся. Чтобы выбрать ориентир. Что-нибудь известное в этом саду скорби. Он покатился прочь по узкой песчаной уличке, как самый настоящий отверженный.
Кварталы эти, как он вскорости выяснил, населены были слепыми и глухими. Темные фигуры в дворовых креслах. Подпертые и качающиеся в тени веранд. Старые черные дамы в цветастых платьях, бесстрастно наблюдавшие за удаленными очерками тверди небесной, пока он проходил мимо. Лишь несколько беспризорников, широкоглазых и эбеноволицых, вообще присматривались, как среди них проходит эта бледная жертва порока.
В конце улицы земля ниспадала в долгую кишку, забитую месивом халуп и курятников, безымянных сооружений из рубероида и жести, обиталищ, действительно составленных из картона, и кишевших мухами хезников из покореженных покосившихся фанерных плит. Целые кварталы лачуг, не рассеченные никакой улицей, но с козьими тропами и узкими дорожками, вымощенными черным песком, по которым бродили дети и седые с виду собаки. Он повернул и двинулся обратно, шатаясь под жарой, в животе у него все свертывалось. Он забрел в узкий переулок, и рухнул на четвереньки, и принялся блевать. Не выходило ничего, кроме жидкой зеленой желчи, а потом и вовсе ничего, желудок у него сокращался сухими и злобными спазмами, а когда они прекратились, он был весь в поту, ослабел и дрожал. Взглянул наверх. Зрение ему искажали слезы. Из беседки в живой изгороди за ним наблюдала черная детка с яркими ленточками в густых кучеряшках. Сопя дыханьем, она втягивала и вытягивала из одной ноздри сливочную кляксу желтой сопли. Саттри кивнул ей и поднялся, и его снова качнуло на улицу.
Он рискнул бросить взгляд в щель сквозь пальцы на кипящее солнце. Оно висело прямо над головой. Он двинулся по пустырям, осторожно ступая тонкими ботинками по зазубренным кольцам битых стеклянных банок и утыканных гвоздями планок. Время от времени останавливался передохнуть, нагибаясь и упирая руки в колени или присаживаясь на одну пятку и поддерживая голову. Вся рубашка у него пропотела и воняла ужасно. Немного погодя он вышел на другую улицу и двинулся по ней, пока не увидел вдалеке яр, который мог оказаться железнодорожной полосой отчуждения. Он вновь пустился через пустыри, и по переулкам, и через заборы, стараясь не терять азимута на свою цель. Пересек ряд задних дворов мимо мятых жестянок с помоями, где гудели и покачивались на ветру тучи плодовых мух, а сутулые собаки отбредали прочь. В двери уборной, подтягивая панталоны, показалась толстая негритянка. Он отвернулся. Она проорала чье-то имя. Он пошел дальше. Сзади его окликнул какой-то мужчина, но оглядываться он не стал.