Санкт-Петербург. Автобиография - стр. 81

Размер проекта по своей протяженности составляет 300 саженей и разделен десятью большими арками пролетом в 12 сажен, чтобы оставить свободный проход для спуска кораблей. <...> Ныне существующие размеры и формы доков Адмиралтейства будут сохранены за исключением одного из последних корабельных спусков, который следовало бы отодвинуть ради сохранения симметрии плана и фасада. <...> Один только гранит может придать величавый характер и обеспечить исключительное преимущество. Потому следует применять этот материал для всех частей сооружения, подвергающихся воздействию воздуха. <...>

Пусть сооружение этой набережной станет эпохой, в которую мы восприняли систему древних, поскольку памятник этот в целом должен превзойти своим величием все, что было создано европейцами нашей эры.

Этот замысел остался неосуществленным, но его размах поражает: от Зимнего дворца до Исаакиевского наплавного моста, три ростральных колонны в память деяний Петра Великого и побед русского флота, малые колонны с фонарями.

Предлагались и другие проекты, а окончательный вид Адмиралтейская набережная приобрела лишь в 1879 году.

В целом в облицовке Невы уже в правление Екатерины Великой наступил длительный перерыв. При Александре I взялись за набережные Васильевского острова, а окончательно Нева «оделась в гранит» в советское время, после отделки набережных Выборгской стороны.

В том же году, когда началась облицовка камнем набережных Невы, великий архитектор Франческо Бартоломео Растрелли завершил строительство каменного Зимнего дворца на Дворцовой набережной. На строительстве трудились около 4000 человек, работы длились восемь лет. Вскоре после завершения строительства и отделки дворца в нем побывал ученый и мемуарист А. Т. Болотов.

При таких обстоятельствах не успел я, приблизившись к Петербургу, усмотреть впервые золотые спицы высоких его башен и колоколен, также видимый издалека и превозвышающий все кровли верхний этаж, установленный множеством статуй, нового дворца зимнего, который тогда только что отделывался, и коего я никогда еще не видывал; как вид всего того так для меня был поразителен, что вострепетало сердце мое, взволновалась вся во мне кровь и в голове моей, возобновясь, помышления обо всем вышеупомянутом в такое движение привели всю душу мою, что я, вздохнув сам в себе, мысленно возопил: «О град! град пышный и великолепный!.. Паки вижу я тебя! паки наслаждаюсь зрением на красоты твои! Каков-то будешь ты для меня в нынешний раз? До сего бывал ты мне всегда приятен! Ты видел меня в недрах своих младенцем, видел отроком, видел в юношеском цветущем возрасте и всякий раз не видал я в тебе ничего, кроме добра! Но что-то будет ныне? Счастием ли каким ты меня наградишь или в несчастие ввергнешь? И то и другое легко быть может! Я въезжаю в тебя в неизвестности сущей о себе! Почем знать, может быть, ожидают уже в тебе многие и такие неприятности меня, которые заставят меня проклинать ту минуту, в которую пришла генералу первая мысль взять меня к себе; а может быть, будет и противное тому, и я минуту сию благословлять стану». <...>