Размер шрифта
-
+

Самый опасный человек Японии - стр. 28

Кимитакэ быстро напомнил себе, где собирается учиться, – и на ум тут же пришло удачное оправдание:

– Трудовая мобилизация, – пояснил он. – Нас на военный завод отправляют. И там же начнутся первые занятия по языкам и международному праву.

(Кимитакэ не был уверен в существовании международного права, но отец тоже едва ли в нём разбирался.)

– Прекрасно, – отец снова вернулся к газете. – Кстати, я, пока тебя не было, посмотрел твою комнату. Там у тебя куча бумаг была со старыми каракулями, целые альбомы. И что-то мне подсказало, что будущему дипломату они ни к чему.

Кимитакэ так и замер на пороге лестницы.

– И что с ними? – спросил он очень тихим голосом. Ему вдруг стало очень трудно дышать.

– Порвал и в печку отправил, – как ни в чём не бывало ответил отец. – К чему беречь ненужное прошлое? Керосин нынче дорог, а тут на чай и чтобы обед разогреть хватило.

* * *

Кимитакэ зашёл в свою комнату и так и замер, не в силах двинуться с места. Ноги словно примёрзли к полу.

Душная комнатка совсем не изменилась – но теперь, с пропажей архива, она казалась совершенно пустой и бесполезной.

Обиды не было – для неё не оставалось места. В голове билось одно: не осталось ни чудом собранных таблиц, ни прорисовок, ни конспектов. Даже тетрадок с младшей школы не осталось. Всё, что он узнал о смертоносной каллиграфической магии, хранилось теперь у него в голове, а он ещё утром убедился, какое ненадёжное это хранилище. Отделят от туловища – и даже с собой уносить не станут.

Тем временем Юкио действовал. Приятель тут же отыскал два чемодана, положил их на пол, раскрытые и похожие на два хищных капкана, поднял крышку сундука с одеждой и принялся перекладывать всё необходимое.

Его собственный багаж, очевидно, уже отправился куда надо – одним из тех способов, на которые Сатотакэ был большой мастер.

– Юкио-кун, я кое о чём попросить хочу, – вдруг сказал Кимитакэ.

– Проси и получишь.

– Я просто хотел предупредить, чтобы ты в ответ дом не поджигал. Бумаг это не вернёт, а брату и матери ещё жить где-то надо.

Юкио посмотрел с подозрением. Но зажигалку спрятал.

А Кимитакэ понял, что надо говорить дальше:

– Не в том беда, что бумаги сгорели, – Кимитакэ ощутил, как слюна во рту сделалась горькой. – А в том, что они напомнили о том, о чём я не хотел бы вспоминать. Есть какая-то страшная тоска во всём этом, – и он указал в окно, где на фоне бледного пасмурного неба чернели крыши богатого района. – Какая-то тоска, неисчерпаемая, как река, и такая же неотделимая от самой жизни. Я ещё в детстве её заметил. И сколько ни набивал я голову фактами, эта тоска не проходит. Она течёт не через голову, а сквозь печень, и разум не в силах с ней совладать, потому что она дёргает сразу за ниточки чувств. И ничего с этим не поделаешь. Есть некоторая непреклонность в неизменном небе и вязкой земле. В жизни нас окружают десять тысяч обстоятельств, и лишь с малой долей мы можем справиться, пока добиваемся своего. А между тем эти обстоятельства не враги нам. Им нет до нас никакого дела. При одном взгляде на этот рой гудящих мух ты уже заранее чувствуешь, как сильно устал.

Страница 28