Самые яркие речи - стр. 17

Не менее шаткие и недостаточные улики против Махалина приводятся обвинительной властью и по делу Солодовникова. Если из свидетельских показаний на суде не выяснились личные отношения покойного Солодовникова к подсудимому, так как из приказчиков Солодовникова один только Простаков показал, что видел Махалина раза два у Михаила Герасимовича Солодовникова, а остальные отказались даже от простого знакомства с ним, то мы, с другой стороны, в деле имеем несомненные доказательства того, что Махалин находился в самых лучших отношениях к покойному Солодовникову и пользовался его доверием. Так, мы знаем, что Солодовников открыл Махалину кредит у своего мясника Лощенова по покупке сала для Серпуховского мыловаренного завода, который был на аренде у Махалина. Мы видим также самое убедительное доказательство доверия Солодовникова к подсудимому Махалину в таком факте, как вручение ему на 75 тысяч рублей облигаций, чтоб отвезти их в Петербург адвокату Серебряному за ходатайство по скопческому делу. Согласитесь сами, что нужно считать человека очень честным и иметь к нему большое доверие, чтобы поручить ему такую сумму, и притом еще без всякой расписки. Само собой разумеется, что Махалину, как человеку, бывшему при постройке общины и знавшему, насколько Солодовников был заинтересован этим учреждением, слышавшему от игуменьи и от самого Солодовникова о значительных пожертвованиях последнего, не показалось ничего странного, когда он был позван игуменьей для того, чтобы поставить бланки на данных Солодовниковым на его имя, Махалина, векселях. В самом деле, если Солодовников дает Серебряному с лишком 200 тысяч рублей, то почему же было ввиду преклонной старости не сделать ему пожертвования для общины, в судьбе которой он принимал живейшее участие, когда больше некому было оставлять состояние, так как брат больной и богатый человек, а невестку он, как известно, не любил? Последнее Махалину было, конечно, известно, и сделанное пожертвование нисколько не могло казаться ему удивительным, тем более что Махалин даже и не знал в то время всей цифры пожертвования. Внешний вид векселей равным образом не мог возбуждать в нем подозрения. В обвинительном акте ставилось Махалину в вину то обстоятельство, что при следствии он показал, что почерк руки, которым написаны тексты векселей, ему неизвестен, тогда как они писаны, по собственному ее признанию, игуменьей Митрофанией. Но вы, господа присяжные, слышали, что почерк, которым написаны тексты векселей Солодовникова, настолько не похож на обыкновенный почерк письма игуменьи Митрофании, что даже часть экспертов показали, что они не могут положительно сказать, чтобы тексты были писаны рукою игуменьи, и сам обвинитель признал на суде подобное несходство. Можно ли после этого ставить в вину Махалину, что он, знавший, конечно, только обыкновенный почерк игуменьи, не признал в текстах векселей Солодовникова ее руки? Точно так же и относительно подписей Солодовникова на векселях эксперты, выразившие мнение, что подписи эти сделаны не Солодовниковым, высказали, что подделка весьма искусна, сделана рукой опытной, и только внимательное рассмотрение привело их к убеждению в подложности подписей. Но Махалин не каллиграф, он не мог исследовать ни почерка, ни букву за буквой, и в его глазах подписи Солодовникова не представляли никаких сомнений в подлинности. Насколько сказанное мною справедливо, вы, гг. присяжные, можете судить сами, так как вы лично обозревали векселя. Кроме того, отсутствие какой-либо корыстной цели не возбуждало, конечно, в Махалине чувства более строгого, критического отношения к векселям. Если б ему предстояло что-нибудь получать по ним или ответствовать каким-либо образом самому, то, естественно, он отнесся бы к ним внимательнее. Но игуменья просила его только сделать безоборотные бланковые надписи на векселях, которые его ставили по вексельному праву вне всякой ответственности за платеж, и более ничего. Прибавьте к этому то доверие, которое Махалин питал к игуменье Митрофании, и вы, гг. присяжные, поймете всю правдоподобность его рассказа о том, что у него не явилось ни малейшего сомнения в подлинности векселей, что он посмотрел два-три векселя, а затем на остальных делал бланковые надписи, даже не читая самого текста векселей.