Самые голубые глаза - стр. 29
Ничто в его жизни не предполагало подобного исхода, не говоря уж о том, что он и сам не считал такой исход желательным или необходимым.
– Да? – вяло спрашивает он, и девочка, подняв на него глаза, видит абсолютный вакуум там, где должно было бы обитать любопытство.
Она замечает и еще кое-что: полное отсутствие узнавания человека человеком; этакую абсолютную отдельность, словно покрытую глазированной пленкой. Непонятно, думает она, как такие «отсутствующие» глаза вообще могут смотреть в определенном направлении?
Может, это просто потому, что он взрослый мужчина, а она маленькая девочка? Но она не раз видела в обращенных на нее взглядах взрослых мужчин и интерес, и отвращение, и даже гнев.
Однако и это ощущение абсолютного вакуума для нее не ново. У этого вакуума есть предел – где-то там, на его свинцовом дне таится отвращение. Она не раз видела, как это отвращение украдкой мелькает в глазах белых людей. Значит, оно наверняка связано именно с нею, точнее, с ее чернотой. Все внутри у нее так и булькает в предвкушении. Но сама ее чернота совершенно неподвижна. Именно эта ее ужасающая статичность и порождает в итоге в глазах белых тот безнадежный вакуум, на дне которого таится отвращение.
Пикола тычет пальчиком в конфеты «Мэри Джейн». Пальчик маленький, черный, и кончик его плотно прижат к тому месту, где выставлена вазочка с конфетами. Жест совсем необидный – просто робкая попытка черного ребенка что-то объяснить взрослому белому мужчине.
– Этих. – Это слово больше похоже на условный знак, чем на осмысленную часть речи.
– Что? Тебе эти нужны? Эти, да? – Голос продавца хрипит от нетерпения и скопившейся в бронхах слизи.
Пикола мотает головой, упорно прижимая пальчик к тому месту, где, с ее точки зрения, и находится вазочка с «Мэри Джейн». Но Якубовски-то смотрит с другой стороны – ему по-прежнему непонятен ее упрямый жест и раздражает тоненький черный палец, упершийся в одну точку. Своей красной опухшей рукой он беспорядочно шарит внутри стеклянной витрины, и эта красная рука кажется ей похожей на отрубленную куриную голову, которая мечется в ярости, пытаясь вновь обрести утраченное тело.
– Господи, ты что, разговаривать не умеешь?
Наконец его пальцы добираются до пакетиков с «Мэри Джейн», и Пикола радостно кивает.
– Так что ж ты сразу-то не сказала? Тебе сколько? Одну? Ну, говори, сколько?
Пикола разжимает кулачок и протягивает ему на ладошке три пенни. Он швыряет ей три пакетика «Мэри Джейн» – в каждом по три желтеньких квадратика, – но денег с ее ладошки почему-то не берет. Ему явно не хочется к ней прикасаться. А она не решается ни убрать палец правой руки с того места на стеклянной витрине, где стоит вазочка с вожделенными конфетами, ни просто высыпать монетки из левой руки на прилавок. Наконец продавец сам протягивает руку и забирает у нее деньги, нечаянно задев ногтями ее потную ладошку.