Самои. Сборник рассказов и повестей - стр. 68

Дверь хлопнула в последний раз, голоса стали удаляться и пропали. Егорка уткнулся носом в подушку и заревел. Утопив горе в слезах, он уснул.

Между тем, свадебное гульбище натолкнулось на непреодолимое препятствие – председатель Сельсовета Иван Андреевич Шумаков не только отказал в регистрации молодым, но и пригрозил многими неприятностями веселящимся в дни всенародного траура.

Никто не желал прослыть белоэлементом, и тем более попасть в немилость к власти. Свадебный поезд как-то сам собой рассыпался, многие развернулись по домам. Наталья Тимофеевна блюдя обычай, торжественно и чинно встречала оставшихся у порога. Она кланялась им в пояс, рукой до земли, и говорила нараспев:

– Добро пожаловать, гости дорогие! Прошу не побрезговать угощением, отведать, что Бог послал.

Мужики, бабы проходили, выпивали стоя, крякали, вытирали ладонями губы, закусывали, поздравляли молодых, благодарили хозяйку и… бочком-бочком на улицу.

За столом собрались только близкие родственники.

У Фёдора Агаркова в тот день были и личные неприятности. Фенечка, усмотрев со стороны свекрови какое-то пренебрежение, наотрез отказалась быть на свадьбе и сына не пустила. Фёдор томился своим одиночеством и первым заметил отсутствие Егорки.

– Гости за столом, а хозяин спит.

Егорка проснулся, когда услышал голос старшего брата и почувствовал его широкую и тёплую ладонь на своём плечике. Он оттолкнул её и протёр кулаками глаза.

– Что надулся? Ну, говори уж, что натворил.

– Ещё не натворил, – со вздохом ответил Егорка, – но скоро натворю.

– Ну, когда натворишь, тогда и ответ будешь держать, – сказал Фёдор, – А раньше времени не стоит каяться. Ну, что же ты лежишь? Вставай, угощай гостей.

А сам вместо того, чтобы поднять Егорку, привалился на кровать и придавил его.

Фёдор хоть и держал себя с братом на равных, по возрасту ему в отцы годился – его сын Витька лишь на полгода моложе. Если бы не суровость Фенечки, Егорка дневал и ночевал бы у Фёдора, а племяннику завидовал лютой завистью. Сейчас он был почти счастлив.

– Расскажи про войну, – теребил брата.

– Я её не видел, – улыбнулся Фёдор. – Я от неё по лесам бегал.

– И что, совсем-совсем ничего не видел, не помнишь?

– Один только момент, когда нашу деревню освобождали. Со стороны Михайловки пушка бьёт, а белосволочь, казачьё там разное огородами драпает. Вот это сам видел.

Вошла мать.

– Что же это вы тут притулились вдвоём? – спросила она.

– Да так, войну вспоминаем, – сказал Фёдор. – Дверь не закрывай, пускай так.

– И ты войну вспоминаешь? – хмельно улыбаясь, спросила мать. Рука её опустилась Егорке на голову. – Сиротинушка ты моя, кровинушка.