Самайнтаун - стр. 73
– По-моему, это обычный черный пес.
– Он размером с лошадь!
– Ну, большой обычный пес…
– Уверена, что нет. Присмотрись внимательнее! Точно грим! Это такие демонические звери, помнишь? Вроде адских гончих. Говорят, предвещают смерть…
Франц понятия не имел, кто такой грим, и оттого лишний раз подивился, кого в Самайнтаун только не заносит с попутным ветром. Здесь не существовало религий, мифологий и культур – существовало лишь то, во что верили сами люди. Именно поэтому Франц бы не стал смеяться, скажи ему кто‐нибудь, что новый мороженщик – снежный человек, или если бы он собственными глазами увидел гигантскую змею с человеческим лицом, скользящую по тротуару к люку канализации.
Единственные, кого и вправду можно было встретить в Самайнтауне редко, а уж днем практически невозможно, так это вампиров. Вопреки слухам и тому, что большинство туристов по непонятной Францу причине искали здесь именно их, вампиров, живущих в Самайнтауне, можно было пересчитать по пальцам обеих рук. После того самого случая семилетней давности почти все они покинули город, напуганные участью, постигнувшей их сородича. Остались только совсем бесстрашные – или, как выражался Франц, отбитые. Но даже они не высовывали на улицу нос, пока не зайдет солнце, потому что когда вампирская плоть начинала гореть, то горела она вместе с душой – больно до животного крика. Даже Франц, к солнцу более-менее привыкший, и в пасмурную погоду все равно вооружался перчатками, кепкой и очками, не говоря уже о таком безоблачном деньке, какой выдался сегодня. Все эти годы он, бессмертный абсолютно и абсолютно же не страшащийся с этим бессмертием расстаться, считался единственным безумцем среди вампиров, осмеливающимся разгуливать по городу в полдень.
По крайней мере, так было до сегодняшнего дня, пока мимо не проехал графитовый внедорожник.
– Женщина, что ты делаешь?! Закрой немедленно окно!
Он остановился на том же перекрестке, где глазела по сторонам супружеская парочка, спорящая о гриме, и одно из непроницаемых черных окон сползло вниз. Чем ниже оно опускалось, тем ярче и плотнее становился серебристый дым, поднимающийся от женских рук, что просунулись наружу. Франц разглядел сквозь его клочья улыбающееся лицо в обрамлении золотых кудрей, похожих на те листья, которые молодая женщина пыталась поймать пальцами, медленно плавящимися под солнцем. Ей уже давно должно было стать больно, но между бровей не пролегло ни одной морщинки, словно она не замечала, что горит. Темно-красные глаза и бледные, меловые губы с четырьмя острыми клыками за ними – контраст между жизнью и смертью. Прямо как тот звонкий смех, в котором она рассыпалась, и могильный холод, которым этот смех Франца чуть не задушил. Ветер принес ему сладость жасминовых духов вперемешку с гарью от сожженной кожи и воспоминания столь темные да глубокие, что челюсти щелкнули сами собой, смыкаясь.