Самая страшная книга. Беспредел - стр. 45
– Курить бросай! – назидательно сказал дядя Саша, сам раскуривая папиросу. – А с этим… А что с ним может быть? Наркоман он и есть наркоман. Сторчался твой Киря как есть. Ему сначала ногу ампутировали, потом руку по локоть, а этот знай себе – с «крокодилами» плавает или еще с чем, уж я не знаю. С месяц назад вой такой поднял, что думали – режут заживо. Квартиру вскрыли, а там этот – на подоконнике сидит и лыбится. «Не достанешь!» сказал – и вниз башкой. Я-то тут с полицией был, понятым, значит, все видел. Свинарник он у себя развел – ужас. Спасибо покойнику, хоть на людях самоубился, а то уборку бы через месяц только пустили – пока суд да дело. А мы – ходи-дыши. Духан был, конечно, хоть святых выноси…
Дедок еще долго разглагольствовал, но Миха его уже не слушал. Желудок вел себя странно; казалось, там внутри что-то ворочалось, врастало и пускало корни. Устраивалось поудобнее, будто огромный глист. В голове же, напротив, было совершенно пусто: некому мстить, некого обвинить, некому даже морду набить за случившееся с братом.
«Кстати, как там Валерка? Он ведь с утра в ванной сидит, – вспомнил Миха. – Надо его хотя бы покормить, блин!»
– Извините, дядь Саш, двину я. Дел много…
– Беги-беги. А курить бросай, слышь! – донеслось в спину.
Миха скатился по лестнице, проскочил через двор, рывком открыл дверь в подъезд.
Странный звук насторожил его еще на лестничной клетке. Стоило зайти в квартиру, как захотелось зажать уши. Казалось, прямо в ванной кто-то неумело режет свинью.
Нож попал мимо сердца, застрял в ребрах, и несчастное животное сходит с ума от страха и боли, визжит на пределе голосовых связок. Стул, как назло, засел крепко, упершись ножками в отставшую половицу – убрать его получилось не сразу. Все время пока Миха возился с дверью, Лерик продолжал визжать – протяжно, бессмысленно, на одной ноте; и как дыхалки хватало?
Распахнув, наконец, дверь в ванную, он бросился к брату – на левой стороне черепа у того пузырилась кровь. Пухлая ладонь прикрывала ухо, но, с усилием отняв руку брата от головы, Миха похолодел – его, уха, и вовсе не было. Обкусанные края кровоточили, а на Миху слепо взирала залитая кровью дыра. В животе что-то снова крутанулось – будто кто провел ногтем по стенке желудка изнутри.
«Неудивительно. Время срать, а мы не ели».
Но чувство в животе мало напоминало голод. Скорее наоборот, это была странная неприятная наполненность, словно он в забытьи наелся дорожного гравия. Очень подвижного и живого гравия.
– Ты что натворил? Ухо где? Где ухо? – Ужас мешался с яростью. Хотелось как следует встряхнуть брата, пробудить его от неведомого кошмара. Миха орал в эту искалеченную дырку, а Лерик подвывал не то от боли, не то от страха. – Ухо где, дебил? Его в лед надо! Куда ты его дел?