Сама виновата - стр. 17
Судьба благоволила ему, каким-то непостижимым образом стихи попали на стол главреда книжного издательства и включены в сборник, но одного этого мало для признания. Нужно подкрепить публикацией в журнале.
– Девочки, – Полина постаралась, чтобы это прозвучало без сарказма, – а если я вам принесу стихи одного молодого поэта, вы посмотрите?
Тетки сразу загалдели, как старые жирные чайки, наперебой уверяя ее, что мнение Полины Поплавской для них свято и стихи молодого поэта уже считай что опубликованы.
В операционной Семен не заметил, как рассвело и настал ясный студеный день.
То ли в этом году зима выдалась необычайно морозной, то ли он, живя в городе, просто не знал, как оно бывает на природе.
Семен сел записать протокол операции, но сияющая красота утра заворожила его, и он приник к окну, почти сплошь затканному затейливым морозным узором. В маленький свободный кружочек были видны заснеженные дома, стоящие рядком вдоль дороги, уходящей в широкое белое поле. Ворона клевала алые ягодки с невысокой рябинки и каркала, по дороге деловито пробежал серый толстый кот, держа хвост трубой. Вдалеке показалась маленькая человеческая фигурка, перехваченная крест-накрест пуховым платком. Семен узнал почтальоншу.
Хватит глазеть, пора за работу, но он никак не мог заставить себя оторваться от окна.
Сегодня он ушил прободную язву, пик мастерства для районного хирурга. По-хорошему надо было сделать резекцию, поскольку после перфорации прошло намного меньше шести часов, но Семен не отважился. В себе он был уверен, но разве можно подвергать пациента серьезной операции, когда тебе ассистирует акушер-гинеколог, а наркоз дает палатная медсестра? Нет, в полевых условиях только минимум.
Так и его жизнь пройдет по минимуму, в самых стандартных и рутинных операциях. Аппендицит, ну, грыжа, ну, спленэктомия… И это еще яркие пятна, пики профессиональной деятельности, а на каждый день панариции и прочие гнойники.
Боже, какая тоска! Ведь он готовился к совсем другой судьбе и уже почти жил ею, почти победил, почти освоился, и видел на много лет вперед, как оно будет, но все перевернул жалкий глоток коньяка.
Оказавшись в глухой деревне вместо кафедры, Семен не то чтобы растерялся, но, грубо вырванный из своей настоящей жизни, никак не мог освоиться в этой и жил будто в полусне, будто понарошку, не сам собой, а словно играя чужую роль, которую навязали ему против воли.
Казалось, что все происходящее – сон и морок, и скоро он вернется домой не только в пространстве, но и во времени, окажется в том роковом дне и все исправит.