Размер шрифта
-
+

Сам о себе - стр. 84

Немирович, увлеченный идеей музыкального театра, решил ставить классические оперетты, выбрав для начала «Дочь мадам Анго».

Этот спектакль положил, собственно, начало Музыкальному театру Немировича-Данченко и основные принципы его постановки в дальнейшем получили свое развитие.

Но в то время странным казалось, что Художественный театр почти прекратил свою деятельность, уступив место и время эксперименту Немировича-Данченко, с приглашением для главных партий в этой оперетте, в виде гастролеров, известных польских опереточных артистов Невяровской и Щавинского, служивших последние годы в оперетте Потопчиной. Эти артисты были очень хорошими опереточными артистами, но говорили на сцене Художественного театра с сильным польским акцентом, который был еще простителен на русской опереточной сцене, но никак не вязался с Художественным театром. Кроме того, совершенно снять с этих артистов опереточные штампы Немировичу не удалось.

В театре кроме оперетт «Дочь мадам Анго» и «Перикола» почти ничего не репетировалось. Вяло возобновлялись некоторые старые пьесы. Меня вызвали на репетицию «На дне», где я должен был в толпе сидеть на заборе. Вот все, что я нашел в Художественном театре. Трудно было при таких обстоятельствах не разочароваться и увидеть для себя перспективу в этом замечательном театре.

Мне не повезло. Мое разочарование и безнадежность усугублялись тем, что в Вольном театре назревали события, оказавшиеся чреватыми для меня неожиданными последствиями.

Глава ХIII

Совместительство. Появление Мейерхольда. Театр, созвучный эпохе. Уход из Художественного театра. Мой «футуризм» на сцене. Репетиции «Зорь». «Перекоп взят красными войсками». Отмена грима и париков. Еще несколько слов о гриме, о перевоплощении и о взглядах Мейерхольда. Первый спектакль Театра РСФСР 1-й «Зори»

Итак, когда я приходил в Художественный театр, который довольно аккуратно посещал после поступления, мое «физическое действие» в этом театре заключалось в том, что я раздевался в теплой, уютной раздевалке, а затем прогуливался по прекрасному паркету знаменитых фойе или по бобрику коридора, опоясывающего зрительный зал.

У меня оставалось много свободного времени и я продолжал по инерции ходить также и в Вольный театр, где я начал вдруг служить, как-то по-хлестаковски, не думая о том, что же будет дальше. Я даже попросил Константина Сергеевича Станиславского посмотреть меня в «Женитьбе Фигаро». Он удивил меня тем, как искренне и простодушно сказал, что очень хотел бы посмотреть эту постановку, но не сможет этого сделать, потому что в театре холодно и он наверняка простудится, даже если будет сидеть в шубе. Он уже слышал, что в этом театре очень холодно. Для меня, молодого и здорового человека, странно было слышать это от Константина Сергеевича. Только несколько лет спустя я понял, что при здоровье Константина Сергеевича и при его склонности к простуде, слава богу, что он так оберегал себя от опасностей холода и сырости. Но в то время мне это было непонятно. Когда я несколько лет спустя нажил за годы пребывания в театре бывш. Зон глубочайший хронический бронхит, перешедший в эмфизему легких и бронхиальную астму, я понял, как был прав Константин Сергеевич, которого мне не удалось заманить в театр бывш. Зон хотя бы на два-три часа. Но вместе с тем Константин Сергеевич довольно благосклонно (или равнодушно) отнесся к моему совместительству.

Страница 84