Сахарный Кремль - стр. 5
Но за прилавком нынче сам Хопров стоит, а он детишек любит:
– Ладно вам собачиться! Не обижайте девку. Куда торопитесь? Все одно завтра на работу пойдете.
Широк хозяин лавки туловом, высок, окладист бородою рыжей, одет в косоворотку красную да в душегрейку овечью. Отпускает Хопров своими руками большими Марфуше папирос и хлеба, сдает сдачу, подмигивает маленьким, жиром заплывшим глазом:
– Лети, стрекоза!
Выходят Марфуша с Зиной из лавки. Зина из семьи небогатой, неблагополучной: отец у нее хоть и мастер по теплым роботам, а пьет горькую. А маманя вообще работать не желает. Поэтому и одета Зина бедно – валенки худые, ватник латаный, шапка хоть и песцовая, да старая, заношенная, по всему видать, от старшей сестры Тамары досталась.
– Ты на Красную с Тамарой пойдешь? – спрашивает Марфуша, пакет с хлебом поудобнее перехватывая.
– Не-а, – мотает головой Зина. – Тамарка-дура таперича в Коломне, едет оттудова ночным. Мы с Васькой пойдем.
Вася – младший братик Зины. Хорошо им – два подарка получат. А Марфушеньке надобно ждать, пока братик у мамы родится.
Только два дома прошли по Малой Бронной, глядь, из переулка сам Амоня Киевогородский со псом своим верным электрическим шествует, а за ними – толпа зевак валит. Марфуша блаженного Амоню токмо раз видала, когда его над Трубной площадью на веревках подымали, дабы он беду увидал. Тогда увидал он, что у Государыни второй выкидыш случится из-за сглаза вдовы стрелецкой. С той вдовой тогда круто народ обошелся – проволокли ее по Васильевскому спуску к Москве-реке да под лед баграми и запихнули.
Остановились девочки, смотрят на блаженного. Идет он, сутулый, худой, оборванный, на лягушку чем-то смахивающий, ведет на веревке пса своего электрического по имени Кадэ. На груди у Амони тяжкий крест железный, по плечам – цепи, из ушей дубовые пробки торчат, дабы уберечься от шума людского. Бабушка Марфуше сказывала, что пробки сии вынимает Амоня из ушей токмо раз в год, на Преображение Господне, дабы «услышать шепот света фаворского». Из-за пробок сих дубовых Амоня и не разговаривает, а кричит всегда криком. Вот и сейчас:
– Пути не видно! Идти тёмно!
Хоть и утро стоит солнечное, а не видно Амоне дороги. Останавливается он, останавливается и толпа.
– Посвети! Посвети! – кричит блаженный. Пес Кадэ зажигает очи свои синие, светит Амоне под ноги. Опирается Амоня на посох, голову свою большую к самой земле склоняет, нюхает снег, кричит:
– Чтой-то кровью потягивает! Шевелится толпа вокруг Амони:
– Чья кровушка прольется, Амонечка?
– Кому беречься?
– Куда уползать?