Сад взрывающихся яблок (сборник) - стр. 8
Нина растерялась, обрадовалась, помогла спуститься вниз, и я подумал, что она, наверное, очень огорчает модерных родителей своей естественной и какой-то изящной простотой. Милое, светлое ее лицо ничем не напоминало холеричные физиономии Гогена, мягкая круглая шея – длинные индюшачьи горла Модильяни, а стройное спортивное тело – похотливую плоть пикассовых женщин.
– Прости, что не пришла, – без всякой неловкости сказала она. – Мне нужно срочно окончить одну деталь. Дай мне четверть часа, а?
Она повернулась к столу и продолжала лепить что-то на изогнутом металлическом каркасе, поминутно запахивая халат, слишком большой для нее, старый и весь в прорехах, отцовский, мелькнула догадка. Внезапно я почувствовал легкое головокружение от мысли, что кроме этого на ней нет ничего.
– Ну, на сегодня хватит, – вздохнула Нина, – мне только нужно переодеться.
– Зачем? – глухо сказал я. – Твой халат очень экзотичен. Может быть, я уже заслужил право видеть тебя не только через эти рваные дыры?
Она испугалась, а меня разрывали самые противоречивые чувства: еще не остывшая обида, которая толкала меня немедленно уйти, и в то же время желание ее близости – все это вдруг вылилось в горькие слова:
– Впрочем, кто я тебе? Ты можешь запросто забыть о нашей встрече, когда лепишь что-то… Кстати, что это такое, черт возьми?
Нина готова была возмутиться, но вдруг замерла, словно поняв, что давно ждала подобной вспышки.
– Это моя дипломная работа – рыцарский замок, окруженный крепостной стеной. Вот он в подлиннике, – она протянула мне книгу, раскрытую на старинном рисунке.
– А крест у ворот тоже останется? – мой взгляд задержался на Иисусе, окровавленном и поникшем. Нина рассеянно улыбалась:
– Нет, хотя мои родители будут рады любому упоминанию о том, что евреи распяли Христа.
– Римляне! – упрекнул я ее.
– Все равно. Ведь ему было страшно больно.
Но меня уже не интересовала история:
– Смотри, ты вся в гипсе, – говорил я, вытирая ее пальцы, словно измазанные мукой, и темной му’кой наполнялось мое тело.
Нина, внезапно лишенная воли, пыталась продолжать свои объяснения:
– Крышу замка завершат две башенки, да, обнял я ее, добавив, круглые и очень гладкие, она оседала под моими руками, а в саду будет тенистое озеро, озеро, повторил я, и, склонившись, стал целовать ее открытые колени, которые отчаянно сжались и будто окаменели, что, что, спрашивал я, она задыхалась, не знаю, что делать с ними, и я, дрожа, помог ей, впервые открыв таинственный, трепетно-беззащитный мир женщины, и замер, страшась разрушить все это своей грубой силой, милый, прошептала она, плача, не жалей меня, будь… как римлянин, и содрогнулась от моего внезапного натиска, а потом все смешалось – крик и кровь, ее и того, на кресте, и она лежала, раскинув руки, пока я распинал ее, стыдясь своего счастья…