С войной не шутят - стр. 1
Баку – город ветров. Бывает, откуда-то с небес, из неведомой глубокой дыры, сваливается жестокий, сильный, способный перевернуть автомобиль ветер и начинает куролесить, носиться с воем и грохотом по улицам, пугать старух и детей, подбрасывать в воздух бродячих псов и шмякать их об асфальт, гоняться за людьми, оказавшимися на открытом пространстве, и засыпать окна домов песком.
Дурные это ветры – бакинcкие, дурнее не бывает.
Зато после их разбойных налетов хорошо клюет рыба. Удочку можно забрасывать даже в лужу – обязательно что-нибудь зацепится.
Впрочем, для капитан-лейтенанта Мослакова все едино: когда ловить, на какую наживку, – он мог ловить даже на голый крючок и вытаскивать рыбу по заказу. Если кто-то на берегу заказывал добыть окуня, он ловко выхватывал из воды колюче-глазастого окуня, если просили зеленуху, извлекал ее из морской пены, со змеиным шипением подкатывающейся под деревянные сваи причала, если же на берегу оказывался гурман и просил поймать царь-рыбу, то Паша Мослаков принимал и такой заказ.
Он был настоящим богом по части рыбалки. И, пожалуй, не было в пограничной морской бригаде более неунывающего человека, чем Мослаков.
Но сейчас он сидел на причале грустный, рыбу, вопреки обыкновению, не ловил и с неким нехорошим изумлением оглядывал лица своих бывших земляков.
Причал был густо забит рыбаками. Все – азербайджанцы. Ни одного русского среди них не было. Впрочем, об этом факте надо было задумываться не сейчас, а раньше, когда все они – и Мослаков, и эти люди – были советскими и о национальности своей никто никогда не думал. Сейчас же национальное «я» вылезло на первое место.
Все сидящие на причале люди были «випами» – «очень важными персонами», первым сортом, «цимесом», как говорил тезка Мослакова капитан-лейтенант Павел Никитин, а Паша Мослаков, по их мнению, – третьесортным человеком, приравненным к собаке.
Однако публика, занявшая причал на манер кур, устроившихся на отдых на насесте, тоже особо не веселилась. Не потому, что неожиданно свалившаяся на них государственная независимость чем-то им грозила, – совсем наоборот, она тешила их самолюбие, наполняла сознание гордостью: наконец-то они бакинскими вышками будут распоряжаться сами, – хмурились бывшие земляки потому, что море не хотело радовать их.
Кепки-«аэродромы», на которые можно было запросто сажать вертолетный полк, недоуменно посматривали друг на друга и пожимали плечами: интересно, с какой это стати дедушка Каспий повернулся к ним задом?
Русский мужик давным бы давно поднялся и покинул мол, пошел бы куда-нибудь пить пиво, но только не местные рыбаки. Местные рыбаки – ребята упрямые, упрямство родилось раньше них. Они просидят здесь до вечера. Даже если не будет ни одной поклевки, все равно не уйдут. Паша Мослаков сожалеюще вздохнул и окинул критическим взором снасти, которыми были вооружены здешние рыбаки.
Каких только удочек здесь не было! Длинные, сверхдлинные, короткие, с пластмассовыми надставками и рогульками-трезубцами, в виде латинской «S» и немецкой «W», квадратные и ромбовидные, кривоколенные и эллипсоподобные – по части придумок здешний народ не сравнить ни с кем… Но толку от этих сложных конструкций не было никакого – рыба все равно не клевала.
«Ладно, – подумал Паша Мослаков с усмешкой, – сейчас я вам покажу, как надо варить борщ из гаек. Правда, урок может плохо закончиться. Впрочем, что главное в профессии пулеметчика? Главное вовремя смыться с поля боя».
Он достал из кармана куртки небольшой моток лески – рыболовные причиндалы он всегда носил с собою, – привязал к нему пару крючков, следом достал грузильце – заранее надсеченную свинцовую дробину, затем плоскую пластмассовую коробку. Из коробки он извлек двух радостно извивающихся червячков – ожили «звери», почуяв свежий воздух, засуетились, думая, что наконец-то пришла свобода. Мослаков, хмыкнув, насадил «зверей» на крючки и, намотав конец лески на палец, зашвырнул червячков в море.
Сидевшие рядом «аэродромы» в едином презрительном порыве повернули к нему головы, один даже гадливо сплюнул в воду и пробурчал: