С улыбкой трупа - стр. 33
– Да, понимаю… Спасибо!
Это и было самым жутким во всей этой системе бригад и сфер влияния, которую Черский изрядно изучил за годы журналистики, хотя и старался сильно не мараться. Те, кого рэкет крышевал, запугивал, ставил на счетчик, – совсем не ощущали себя угнетенными. Наоборот, охотно натравливали крышу на конкурентов. Никакой классовой солидарности не наблюдалось. А кто понаглее, и вовсе воспринимал крышу не как жестоких хозяев, а как что-то вроде частной охранной компании – и это был тот самый случай, когда границу провести почти невозможно.
«Брама», где он работал, была газетой вполне респектабельной – но даже ее кое-кто крышевал. Причем этот «кое-кто» оказался по-настоящему страшным человеком.
Если хорошенько вспомнить курс истории за шестой класс, то и государство так начиналось: князь ездил по стране, собирал дань с подданных и устраивал проблемы конкурентам. Иногда бывало так, что какое-то племя уже под хазарами ходит, а дань у них вкусная. И тогда говорил грозный князь Святослав: «Не давайте хазарам, но мне давайте!»
В лицо дохнуло прохладой – Черский сам не заметил, как вышел на улицу. Оборачиваясь, он увидел, что за янтарно-желтой витриной понемногу начиналось движение. И посетители, и персонал словно стряхивали с себя морок и возвращались к жизни.
Его взгляд снова упал на вывеску, и он словно в первый раз прочитал название заведения: «Агент».
Агент, стало быть. Почему-то даже сейчас это скорее такой особый чекист, который защищает советскую власть за границей.
А ведь в чекисты шли, думал он, когда уже шагал дальше по улице, тоже те, кто был готов наводить порядок любыми средствами. Те, кто насмотрелся сначала на мировую войну, а потом на гражданскую, потом вернулся в родной, немного растрепанный поселок и увидел, что там творится и как новые хозяева жизни всех в оборот взяли. Какая партия, какой коммунизм. Это были самозваные шерифы, которым давали мандат и маузер – и езжай куда пошлют, устанавливать нормы социалистической законности всеми доступными средствами.
Что, конечно, обеспечило определенную жестокость первых десятилетий советской власти.
…А тот придурок о таком даже не задумывается. Он просто уверен в своей безнаказанности.
Да, никто, даже Черский, не запомнил его лица. Да и нечего запоминать там было. Лицо спрятать можно, но безмозглость ничем на замаскируешь. А мозгов у этого придурка хватило бы только, чтобы работать торпедой в очередной недолговечной бригаде.
Ну так оно и лучше.
К торпедам у Черского были и свои вопросы.
И он уже знал, где и как будет этого деятеля искать.