С тобой нельзя - стр. 64
— Не парься. Я сам отдам. Оставишь его тут.
— Не нужно за меня платить. Снова.
— Я и не собирался. Мы с ней сами разберемся, без денег.
— Правда?
Знаю, что звучу наивно. Понимаю, что он мне врет, возможно, и купит новое просто, но я хочу верить. Хочу почувствовать эту дурацкую заботу. Она мне как воздух нужна.
— Спасибо, — облизываю губы. — Я не знаю, как тебя отблагодарить.
— Я еще ничего не сделал, — Мот улыбается, а потом берет меня за руку. Сжимает ладонь и переплетает наши пальцы.
Подбадривает, да?
— Ты была самая красивая, — смотрит на меня так внимательно, что я дрожать начинаю.
Мурашки снова. А в груди словно шар раздувается, теплый такой. Солнечный. Я захлебываюсь каким-то детским восторгом и улыбаюсь.
Искренне, несмотря на то, что губу щиплет.
— Яр сказал, ты хотела уехать. Я сам тебя завтра отвезу. Утром. Не думаю, что таскаться по электричкам ночью — хорошая идея. Мне все равно нужно заехать к родителям. Маме пришли результаты анализов.
Шумаков сильнее сдавливает мою ладонь.
— Матвей? Ты чего замолчал? — решаюсь спросить, когда тишина становится звенящей. Мы минуты три уже сидим без слов.
Когда-то мой отец вытащил его маму почти с того света. У Виолетты Денисовны был перитонит. Она попала на операционный стол к моему отцу в полумертвом состоянии. После операции быстро пошла на поправку, но мой папа настоял на сдаче большого количества анализов, потому что из разговоров с Шумаковым старшим понял, что за здоровьем она особо не следит. Чуть позже выяснилось, что у нее рак на начальной стадии. Все обошлось, к счастью. Она долго лечилась в онко-центре Москвы и уже несколько лет живет в ремиссии. Ежегодно сдает анализы.
— Все же хорошо? — перехожу на шепот.
Мот пожимает плечами и тянется к комоду, который, к моему удивлению, оказывается баром. Достает бутылку оттуда. Сворачивает крышку и делает несколько глотков. Морщится, отпуская мою ладонь.
— Можно? — вытягиваю руку.
Шумаков кивает и отдает мне бутылку.
Горькая жидкость обжигает. Я кашляю, чувствуя, как тело покрывается теплой оболочкой. Щеки розовеют тут же.
— Дурацкий день, — бормочу и снова делаю глоток. Сознание затуманивается. Я редко пью, поэтому мне не нужно много алкоголя, чтобы опьянеть.
Пространство, что нас окружает, больше не кажется мрачным и злым. Все начинает играть красками. Откидываюсь на спинку диванчика.
— Ты был прав, мне не нужно было приезжать.
Мот едва заметно ухмыляется и тоже прижимается спиной к спинке дивана. Наши плечи упираются друг в друга, как и бедра.
— Я всегда прав. — Забирает у меня бутылку. Пьет. — Почти всегда…