С любовью, Лара Джин - стр. 18
Мисс Ротшильд всегда опаздывает. Папу это сводит с ума, потому что он всегда все делает на десять минут раньше. И все равно!
Когда за мной приезжает Питер, я открываю дверь со стороны пассажирского сиденья и вскрикиваю: он стал блондином!
– Господи! – не могу не кричать я, трогая его волосы. – Ты их высветлил!
Он самодовольно ухмыляется.
– Это краска-спрей, мама ее для меня нашла. Пригодится, когда мы будем Ромео и Джульеттой на Хэллоуин. – Он оценивающе рассматривает меня и мой костюм. – Мне нравятся эти туфли. Очень сексуально.
Я чувствую, что краснею.
– Молчи!
Отъезжая от дома, он косится на меня снова и говорит:
– Это правда.
Я толкаю его в плечо.
– Я хочу одного – чтобы меня и мой костюм узнали.
– Не волнуйся, я прослежу, – успокаивает он меня.
Когда мы входим в коридор школы, Питер включает песню «Where Is My Mind?» группы Pixies, и нам аплодируют. Никто не спрашивает, из какой манги мой персонаж.
После уроков мы с Питером валяемся на диване. Он все еще в костюме, а я переоделась в обычную одежду.
– У тебя всегда такие милые носки, – говорит он, приподнимая мою правую ногу. Сейчас они серые, в белый горошек и с желтыми мишками.
Я гордо сообщаю:
– Моя двоюродная бабушка присылает их из Кореи. В Корее делают все самое милое.
– Можешь попросить ее прислать и для меня? Не с мишками, а, например, с тиграми. Тигры – это круто.
– Для таких милых носочков у тебя слишком большие ноги. Ты их порвешь большим пальцем. Но я уверена, что можно найти тебе подходящие носки… например, в зоопарке.
Питер садится и принимается меня щекотать. Я ахаю, но пытаюсь продолжать:
– Уверена, что панды… или гориллы… как-то греют ноги… зимой. Может, у них есть и технология дезодорантов для лап! – Меня одолевает смех. – Хватит, хватит!
– Тогда перестань говорить гадости про мои ноги!
Я засовываю руку ему под футболку и яростно принимаюсь щекотать. Но тем самым подставляюсь новым атакам.
– Ладно, ладно, перемирие! – кричу я.
Питер останавливается, и я притворяюсь, что тоже остановилась, но украдкой щекочу его подмышку, и он издает высокий визг, совершенно ему несвойственный.
– Ты же сказала – перемирие! – возмущенно говорит он. Мы оба киваем и укладываемся обратно, переводя дыхание. – Ты правда считаешь, что мои ноги плохо пахнут?
Нет, не считаю. Мне нравится, как он пахнет после матча – потом, травой, собой. Но дразнить его весело, тогда у него на лице на долю секунды появляется неуверенное выражение.
– После игры бывает… – говорю я. Питер нападает снова, и мы сражаемся и смеемся, когда входит Китти с подносом, на котором бутерброд с сыром и стакан апельсинового сока.