С давно забытым упоеньем смотрю на милые черты… Стихи - стр. 15

косматых ветвей ивы.

Можно вдруг остановиться, оглянуться и забыть,

что здесь парк не нарисован, а такой шикарно чистый от

приливов и отливов наших чувств.

Море рядом, но не слышно шума чаек над волнами и

прохладная вода неохотно принимает разогретые тела —

нетерпения отрада эта майская пора!

В чертах Евпаторийской карты под именем одним

две женские судьбы слиты незримо воедино.

Большой дугой гранитного портала

обласкан город пенною волной шампанских вин

от виноградников Бахчисарая.

Две с половиной тысяч лет

не знало море имя Валентины Терешковой.

Но мир был оглушен в тот час, когда летела «Чайка» над планетой

и голос космонавта – первой женщины Земли – с восторгом воспевал красоты, никем невиданные живущими досель под Солнцем.

Из глубины космических просторов простая русская девчонка,

не струсив, обошла мужчин в решении задач,

не каждому которые по силам.

Но рядом есть другая Валентина.

Её любимый муж и дочерей отец – Валерий Тененика,

вёл сложные расчеты тех орбит, которые наш шар земной так точно огибали,

Ни у кого, из побывавших в космосе отважных астронавтов,

сомнений не было, что корабли посадку точно совершат

в им определенной эфемеридной точке.

Он вел орбиты кораблей по заданным координатам,

а она с любовью доносила людям страницы летописей тех,

кто превращал космическую трудную работу в приоритет страны.

И имя Валентина Тененика звучит сегодня в стенах библиотеки,

как сорок лет назад

и рядом, преображением своим живущая теперь,

гранитная орбита между древним городом и морем,

несущим на изумрудных волнах стаи белых лебедей и юрких чаек…

Здесь имя «Чайки» несет отныне прекрасная из набережных черноморских.

Как много в имени одном,

в котором две судьбы

несут нам яркий свет небесный

и земной,

он для меня вседневно негасимый.

Ты не плачь, не плачь, моя царевна,

жемчугами крупными слезя,

Королеве не к лицу печали,

у неё особая судьба.

У неё на сердце властные заботы

о дворце и парке вкруг дворца…

Бал назначен в честь коронования,

а наряды нет уж сил менять.

Потому и слышен каждый вечер

музыкантов слаженный распев —

капельмейстер как всегда «в ударе»,

нота ж «Ля» смеётся и скользит.

Ты не плачь, не плачь, моя отрада,

он заставит скрипку всё понять,

только сердце, сердце, не обманешь —

с белой розой, розой белой, грусти не унять.

Лишь одну мечту, скрывая, нежу,

что я сердцем чист.

да, и Короля я не зарежу

под осенний блюз.

И меня с веревкою на шее

стражники в подвал не поведут,

чтоб уже не с белою, а чёрной розой

мог я полюбить тоску.

И когда с улыбкой мимоходом