С августа по ноябрь - стр. 1
Помидоры
– Хозяйка, ваши помидоры?
Женщина испуганно поднимает на меня глаза и встаёт с обвязанного платком табурета. В деревнях, на пару точно таких же, для прощания с покойником обычно водружают гроб. Ухватившись за край ведёрка, наполненного мелкими, как райские яблочки, частью ущербными ягодами помидоров, женщина стоит, явно не постигая смысла вопроса и молча смотрит на меня, так что приходится повторить свой вопрос:
– Чьи, я вас спрашиваю, помидоры?!
– А чьи же? Мои. – Удивляется женщина и касается их чистой, но серой от постоянной не нужды, но потребности голубить, лелять родную землю.
– Ну, мало ли… – Пытаюсь допытаться до правды я.
– Они, конечно, не очень. Ну, на засолку можно… – Почти извиняясь, шепчет женщина, ласково поглядывая на помидорчики, но тут уж, незнамо к чему, возмущаюсь я сам:
– Да нет, мне на поесть!
Хозяйка помидоров вздыхает покорно, и не ожидая, что я позарюсь на её невзрачный урожай, пытается вновь угнездиться на своём похоронном табурете.
– Вырастить просто, а вот продать… – Бормочет она себе под верхнюю губу.
– Так то кому как. – Отвечаю я и меня вдруг накрывает волна благодарности к этой незнакомой, простой русской бабе, чьей-то заботливой мамке и жинке, красу которой давно уж забрала себе всё та же земля.
Чтобы не смущать женщину, я предлагаю:
– Давайте, сыпьте сюда, заберу все! – И протягиваю её рюкзак.
– А не помнутся? Сумку-то испачкаете? – Беспокоится женщина, но я успокаиваю её и покуда она хлопочет, чтобы половчее переложить свой нежный товар, внимательно рассматриваю в самом деле милую, растворившуюся уже почти в постоянной усталости женщину. Свой труд она несомненно считает безделицей, а оборотистость, умение сорвать лишнюю копейку – удачливостью, удалью, но счастьем. Иначе бы…
Расплатившись, напоследок я не могу удержаться от совершенно неуместного вопроса:
– А отчего вы чужим-то не торгуете?
– Да как же можно!? – Пугается женщина. – То ж я каждую ягодку с её прадедов знаю… Вы покушайте, они все сладкие!
– Как мёд? – Смеюсь я и женщина тоже, наконец, улыбается мне, – грустно, доверчиво и мудро, как дитя.
Правда
Глазам неведом толк увиденного ими…
Автор
Только я замахнулся, дабы ударить её, как из-за кактуса вышел он. Стебель растения был раза в три выше его, но он так сверкал глазами из-под мохнатых сросшихся бровей, и с такой страстью шептал: «Не смей трогать! Она моя!», что я отступил. Не уважить напор подобной решимости я просто не мог. К тому же, очевидно, во мне самом не было той ловкости и сноровки, которые могли бы мне помочь справиться с нею.
– Отойди покуда! – Приказал он, и я сделал несколько шагов назад, но не от того, что был готов повиноваться всякому его требованию, а просто из осторожности.
В его облике не было ничего, что могло бы насторожить или напугать её. С вольно опущенными руками, глядя прямо в глаза, он шёл на неё спокойно, медленно, как бы обдумывая каждый свой шаг. Как не покажется странным, столь явное прямодушие заинтересовало её, и вместо того, чтобы метаться, ища спасения, она замерла на месте, потёрла ладонью о ладонь, стряхивая пыль, а после, будто очарованная гипнотическим обаянием, сама двинулась ему навстречу.
Он едва заметно усмехнулся, и немного отступил назад. Они словно поменялись ролями. Она шагала в его сторону, а он медленно пятился.
Со стороны чудилось, будто они исполняют некий диковинный танец, когда партнёры двигаются, не касаясь друг друга. Ритм невиданных доселе «па» захватил моё воображение, так что я даже позабыл ненадолго про своё недавнее намерение расправится с нею…
Не отрывая от неё взгляда, он всё ещё продолжал отступать, и, так казалось, совершенно позабыл про кактус, вросший позади него в землю. Сделай он ещё полшага-шаг, и его спину пронзили бы десятки игл. Признаюсь, я спохватился слишком поздно, и не успел бы остановить его, но он справился сам. Незаметным глазу движением подался вперёд, и ухватив её за руку, перекинул через плечо. Всё было кончено в одно мгновение.