Рыжая - стр. 13
Похороны девочка помнила смутно. В углу комнаты сидела усатая тетка и безостановочно читала неопрятную книгу на иностранном языке. Периодически крестила свой зевающий рот и расчесывала до крови искусанную комарами ногу. На всех зеркалах висели тряпки и молчали часы. Батарейки вынули на целых сорок дней. Прабабка, уменьшившаяся в размерах, жалась к одной и той же стенке гроба. Дед постоянно ее поправлял, но она сползала, и девочке казалось, что та все-таки еще жива. В руках покойница сжимала носовой платок, чтобы было чем утереться в момент Страшного суда. Сбоку аккуратно выложили все ее гребни – и деревянный, и костяной без нескольких зубов, и самый красивый, с гроздьями рябины. Зубные протезы, субботнюю рюмочку и Псалтырь.
Возле покойницы устроили круглосуточное дежурство, и только дед сидел, не вставая. «Не евши, не пивши…». Как-никак он хоронил мать. В стакане с пшеницей коптила свеча. Соседи захаживали и кивали, будто позабыли все слова. Обходили новопреставленную с головы и при этом смешно кланялись, подгибая колени. Со стороны это напоминало движение игрушечной деревянной собачки на платформе. Потом, когда выносили гроб, хором завопили, чтобы не дай бог не зацепили дверной косяк, иначе быть новой беде. Только косяк все равно зацепили, и Галя, махнув рукой, принялась за мытье полов, перевернув стулья ножками вверх. Затем сели обедать и первым делом предложили рюмку водки, прикрытую толстым шматом хлеба, портрету бабы Фимы.
После смерти прабабки Лену отвезли в специальный интернат. Посидели, подумали и единогласно решили, что девочке среди таких же, как она, будет лучше. Фима отдала богу душу, и теперь некому присматривать за инвалидом. Дед Ефим солировал и приводил все новые аргументы:
– Сами посудите, ну что она здесь видит? Окно, табурет, стенку, люстру, полное собрание сочинений Жюль Верна. Целый день одна, а там за ней будет соответствующий уход. Правильное питание. Там медики, а мы кто? Чем мы сможем помочь, вдруг что случится? Кроме того, все до пяти на работах, и Лена в огромной квартире остается абсолютно одна.
Тетку увезли через несколько дней. Та мычала, словно попавший в капкан зверь, и пыталась ухватиться «куриными лапками» за пресловутый дверной косяк. За дедов безразмерный дождевик. За воздух. С открытого рта скапывала слюна и загустевала вареным куриным белком. Глаза лезли из орбит, пытаясь нащупать хоть какую-то точку опоры, но постоянно соскальзывали и упирались в стену. Ирка наматывала вокруг нее круги, предлагая свои лучшие игрушки. Баба Шура безостановочно плакала. Дед успокаивал, что она исполнила свой материнский долг и теперь пришло время позаботиться государству. Галя громыхала на кухне посудой и тайком попивала ягодную наливку, чтобы хоть как-то утихомирить расшатанные нервы.