Рыжая - стр. 21
– Саша, здравствуй. Я рад, что ты пришла. Ты одна?– беспокойно произнес он.
Я кивнула и взяла его за руку. Он все понял без слов.
– Помогите мне, пожалуйста,– ровно выговорила я, как только дверь в кабинет врача закрылась за спиной.
– Конечно,– охотно согласился он и рукой показал на кресло.– Не возражаешь, если я начну осмотр?
Я села, сложила ладони на колени. Врач снял каркас с носа и, начав обработку чем-то резко пахнущим, спросил:
– Тебе ведь нужна другая помощь, верно?
Внутри все дрожало от нетерпения и страха, а лицо ныло от тупой боли, но я спокойно подняла глаза и сказала:
– Вы еще хотите поговорить со мной о важном?
Саманти закончил обработку, нанес какой-то гель на все лицо, а затем откинулся на спинку кресла и задумчиво прищурился.
– Конечно, Саша… О чем ты хочешь поговорить?
– У кого я могу узнать, что означает «Эс карра ниен эхь»?
Уголки его глаз дрогнули. Он удивленно поднял брови, а потом придвинулся, наклонился и внимательно осмотрел мое лицо.
– Очень сильный отек. Надеюсь, ты не была в школе?
«Почему он не отвечает на вопрос?»
– Есть разрешение на отсутствие на три дня,– ровно выговорила я.
– Хорошо. Я дам гель, которым надо смазывать все лицо до пяти раз в день, чтобы гематома сошла…
– Мне нужен ответ на вопрос,– настойчиво сказала я.
Саманти отклонился назад и долго молчал. Только брови на его лице подрагивали, когда он переводил взгляд с меня на окно и обратно.
– Это ведь древний язык хомони,– наконец заговорил он, но я не отвела глаз от него.– Разве ты не знаешь, что на нем говорят только хомони? Он запрещен для людей и любого, кто не входит в специальный перечень профессий и управленческий состав. И его обычно учат на последнем курсе колледжа, если есть назначение.
– Тогда, кто мне может помочь?– настаивала я.
– Почему это так важно для тебя?
Я поднялась со спинки кресла, упрямо глядя на врача, а внутри ворочалось что-то тягучее и холодное…
Я выжила после рождения. Прошла болезненная худоба, вялость, я стала есть и, как все, пошла в школу в три года. Вполне хорошо училась до сих пор, не отставала ни по одному предмету, хотя некоторые мне абсолютно не нравились. Но по каждому я могла получить сто баллов – высший результат, однако с некоторых пор сознательно не добирала их, чтобы не спровоцировать месть Игната. Никогда не понимала, почему его так задевают мои успехи…
Я не была неудачницей, но общаться с миром так и не научилась. Говорила ровно столько, сколько этого требовали обстоятельства: школа, врачи, другие взрослые. Мне не нужны были слова, чтобы что-то объяснять другим, как и самой понимать их: хватало мельком взглянуть в их сторону, и я уже понимала, что они чувствуют. Мне было уютно внутри себя, достаточно своих чувств, ощущений и мыслей… Я защищала свой мир, прячась ото всех. Мне никто не был нужен, даже одноклассники, отношения с которыми не то чтобы не складывались, их совсем не было. Говорила я только дома, потому что Игната злило молчание, и слова были спасением от неожиданных подзатыльников. Отец со мной почти не разговаривал, и от меня не ждал излияний. Я никогда не перечила ни ему, ни брату. Все было, как всегда, и я не знала, как это – по-другому…