Рыцарь, кот и балерина. Приключения эрмитажных котов - стр. 10
Поначалу скрывал я ото всех эти свои видения. Думал, может, вина чрезмерно употребил или горячка у меня какая-то особенная открылась. Но через месяц уже нестерпимо стало. Как ночь грядет, уже трясусь словно лист осиновый. Знаю, придут и будут, будут стоять у кровати, пока ближе к утру сон не сморит измученное тело… Открылся я тогда лучшему другу своему, светлейшему князю Александру Даниловичу Меншикову. Тот опечалился не на шутку, говорит – это, мин херц Петр Алексеевич, дьявол тебя в могилу согнать хочет. Извести раньше срока. Может, спрашиваю я тогда, мне у людей святых совета спросить? Меншиков в ответ как засмеется – ты, говорит, церковь патриарха лишил и ниже всего в государстве своем поставил, а попы, думаешь, о твоем здравии от всего сердца молиться будут? Нет, мин херц, от чернецов тебе толку не будет. Да и что они тебе присоветуют? Поклоны бить, грехи замаливать? У меня, говорит, есть идея получше. Слышал я, что в Париже есть чудо-лекарь. То ли граф, то ли барон, то ли еще какой родовитый кавалер. И помогает камень он с души снять всяким злодеям да душегубам. Едва он это ляпнул – язык прикусил. А я подступил к нему, схватил за грудки, да в воздух поднял. Значит, говорю, злодеем ты меня почитаешь?! Того, кто тебя из грязи вытащил, вторым человеком в государстве сделал?! Он покраснел весь как рак вареный, пыхтит, ногами в воздухе дрыгает, а все ж свою линию гнет, упрямый был подлец, да и знал, что я ему худа не сделаю, коли до сих пор все его воровство из казны покрывал. Какой же царь, говорит, без греха? Он на то и царь, чтобы было кому перед Богом брать на душу все, что в государстве происходит, понеже любое государство со времен праотца нашего Ноя и царя Мелхиседека [4] есть зло и насилие. Резон в его словах был большой, ох большой! Дурак, конечно, что его послушал, но уж больно складно, подлец, говорил! Ну хорошо, говорю, выписывай ты своего лекаря из самого Парижа. Только чтобы скакал он сюда без остановки днем и ночью! И был здесь не позже, чем через месяц. Потому как больше месяца по ночам с мертвецами даже мне не под силу выдержать. Или с ума рехнусь, или руки на себя наложу, прости Господи!
Меншиков хоть и плут был отъявленный, но свое слово держал твердо, как солдат Преображенского полка ружье. Ровно через месяц вводят ко мне того самого лекаря. Заходит он, длинноволосый, высохший, аки мумия египетская, лицо длинное, с узкой такой бородкой, глаза черные, как горючая юфть, черный бархатный камзол на нем по последней парижской моде. Честно скажу, не глянулся он мне с первого же взгляда. Но с другой стороны рассудить, поди найди для такой болезни еще и лекаря приятного взору! Ухмыльнулся он тут же, как только на меня посмотрел. И вдруг заговорил по-нашему, по-российскому, хотя и неверно слова выговаривал. Я, говорит, государь-император, вижу, что тебя мучает. Две болезни, одна – тела, ту я не вылечу, и скоро она тебя в могилу сведет. Думаю, говорит, год тебе осталось жить, не более того. Но чтоб за год этот в сумасшествие не впасть и власть из рук не выпустить, надобно тебя излечить от второй болезни, душевной. Рассказывайте, говорит, ваше величество, что за видения по ночам вас тревожат. Я ему рассказал – мол, так и так, приходят ко мне погубленные на строительстве новейшей столицы нашей мастеровые и стоят молча вокруг императорского моего ложа. Снова улыбочку пропустил он такую по лицу. Все, говорит, с вами понятно, ваше царское величество, от болезни той мы вас легко излечим. Только обещайте мне, что, когда приеду я еще раз, в этой ли жизни или уж по вашей кончине, примут меня и воздадут такие почести, что сам укажу. А ежели не угодите – тогда пеняйте на себя. Заберу себе самое дорогое, что у вас есть.