Рыцарь и ведьма - стр. 35
Еще раз переглянувшись с часовым на вышке, я направляюсь к дверям главного корпуса, а Эктор Целлос с облегчением выдыхает. Думаю, он бы и сам огорчился, заставь я его поступиться манерами.
Кабинет Целлоса расположен на первом этаже в конце длинного коридора, на стенах которого ни портретов выдающихся профессоров, ни информационных досок – никакой атрибутики учебного заведения. Как ни старайся, трудно себе представить, что днем здесь на подоконниках сидят студенты. Скорее похоже на каземат: всюду тяжелые запертые двери, а из убранства – только нанесенная без старания штукатурка.
Хозяин кабинета предлагает мне обитый кожей стул напротив своего стола. В кружкé желтого света от настольной лампы – разложенная стопка фотокопий, снятых с каких-то старинных документов, и выписки, сделанные, видимо, рукой самого профессора. Прежде чем он убирает бумаги в ящик, я успеваю разобрать на одном из листков три слова: katharsis, theoria и theosis. Черт его знает что это такое.
Кроме стола и стульев, обстановка кабинета включает шкаф, заставленный папками и книгами в потертых переплетах, да еще сервировочный столик на маленьких колесах, на котором стоит несколько фарфоровых чашек и термос.
Стены в комнате неуютно голые, зато оконный проем занят причудливым витражом. Цветные стеклышки складываются в изображение лестницы, по которой один за другим люди взбираются к небу, к золотой цитадели. Людей атакуют крылатые демоны, сбрасывают некоторых вниз. Что именно происходит с упавшими, скрыто за геральдической лентой. На ней – надпись на латинском языке, который я не осилил ни в школе, ни в Академии. Мертвое наречие чуть и меня не доконало.
– Дарованы нам великие и драгоценные обетования, дабы вы через них соделались причастниками Божеского естества, удалившись от господствующего в мире растления похотью, – перевел доктор Целлос, отследив мой взгляд. – Второе послание Петра, Глава первая, стих четвертый. Желаете сахар или сливки?
Передо мной возникает чашка, в которую профессор наливает густого кофе. От влажного дыма из термоса у него на какое-то время запотевают очки.
– Я думал, мои желания здесь не учитываются.
– В мое время джентльмены не упивались обидой, это считалось ребячеством, – придвигает доктор ко мне сахарницу и пакет со сливками. – Нас всех, по большому счету, ожидает нежелательный конец, но из этого не следует, что мы должны всю жизнь сокрушаться и отказывать себе в мимолетных радостях. Сожалею, что не могу вам предложить более основательного завтрака. Мы ведь не готовились. Через пару часов откроется столовая, тогда и подкрепитесь. Ну а пока что у нас будет время поговорить.