Рыбки в пятнах света - стр. 13
Это сразу становится понятно, когда начинаешь копаться в сумке, чтобы найти то, что тебе нужно.
Билеты в кино, чек на оплату такси, который ты искала, пуговицы от кардигана, чьи-то адреса, записанные на клочках бумаги, – все эти предметы, прежде такие нужные, что ради них всю сумку перероешь, возникают, выцветшие и потускневшие, как мусор, который выбрасывает на берег прибой. У них уже истек срок действия, их снова засунут куда-нибудь, откуда они уже больше не появятся.
Прошлой ночью я положила одну сережку в карман его сумки.
Постаралась засунуть поглубже.
Сердце колотилось со страшной силой. Наверное, так чувствует себя человек, устанавливающий мину или ловушку.
Казалось, карман, куда я запихала сережку, тускло светится.
Когда он обнаружит сережку?
Завтра? Через несколько месяцев? А может, никогда, и сережка окажется на свалке вместе с сумкой?
Я представляю, как она валяется на куче мусора – кожа почернела, кое-где протерлась до дыр.
Почему я это сделала? Зачем? Из сентиментальности? На какие-то гарантии надеялась? Сама не знаю, думаю я, глядя на него.
А он думает о том, осталась у нее в правом ухе сережка или нет. И лицо у него такое серьезное.
Мне нравится это его выражение.
Когда он размышляет о чем-то серьезном, на лице появляется характерная тень. Не знаю, как объяснить мои ощущения, но в такие моменты кажется, будто на поверхность выплывает прячущаяся где-то в глубине тоска, которую обычно он, как человек, умеющий хорошо скрывать свои чувства, никому не показывает.
Однажды, заметив, что я погружена в свои мысли, он сказал, что слышит доносящийся откуда-то шум прилива. С чего это его потянуло на лирику, подумала я тогда, но сейчас мне кажется, что он указывал на охватившую меня тревогу.
В его раздумьях я вижу свет. Одинокий луч в безмолвном мраке.
Но этот луч устремлен в пустоту.
– Она на месте, – решительно заявляет он.
С усмешкой я убираю руку, закрывавшую правое ухо. На кончике пальца виден вдавленный след от камешка на сережке.
– Угадал.
Увидев циркониевую сережку, он замолкает, и тут же на его лице появляется выражение облегчения.
– Я рад.
С этими словами он тянется к бутылке с вином, я ищу взглядом пластиковые стаканчики.
– Давай выпьем. Так, а штопора нет.
Штопор-то я сунула в одну из коробок.
– Не проблема.
Он берет лежавшую на татами сумку.
У меня непроизвольно вырывается «ой».
Он легко открывает сумку и, пошарив в ней, достает складной армейский нож, в котором есть консервный нож, ножницы и масса других полезных приспособлений. Он все время носит его с собой. Нож швейцарский; штопор тоже имеется.