Рябиновая невеста - стр. 28
− Мне нужно туда, − указал он на приоткрытую дверь, − на воздух. Помоги мне.
− Я бы помогла, но ты пообещай, что не будешь бросаться на меня, − ответила Олинн, перехватывая кочергу другой рукой. – И тебе не стоит ещё вставать. Ты вон какой… Еле живой…
− Я крепкий. Обещаю. Не трону, − сказал, как отрезал, и стал подниматься, опираясь рукой на стену. – А кочергу выбрось.
Олинн колебалась несколько мгновений, но монах повелительно махнул рукой и скомандовал:
− Ну, что стоишь? Я же сказал, не съем тебя!
И она подчинилась. Правда, кочергу не отбросила, мало ли…
Хотела подать ему руку, но монах и сам справился. Вцепился пальцами в брёвна и поднялся, держась за стену. От слабости его шатало, и Олинн показалось, что сейчас он упадёт. Но упрямство в нём пересилило слабость.
Когда он выпрямился, Олинн только и подумала, какой же он огромный! Бьорн возвышался над ней, как гора, и сейчас она в полной мере смогла рассмотреть его могучее тело. Да она ему ростом по шею, даже до уха не достанет! Плед и оленьи шкуры упали на пол, и он остался стоять в одних только старых линялых штанах, и в таком виде внушал какой-то животный страх.
− Стань поближе, обопрусь на тебя, − он положил ей руку на плечо, и показалось, что его ладонь просто придавит её к полу.
И, как был босиком, так и пошёл, медленно, держась одной рукой за стену, другой — за плечо Олинн. В дверях ему пришлось согнуться едва ли не вдвое, чтобы пройти под низенькой притолокой, и он охнул, хватаясь рукой за бок, за ту самую рану, которую Олинн так долго и упорно зашивала.
И если он сейчас упадёт, то в одиночку назад она его ни за что не дотащит!
Снаружи они остановились. Монах какое-то время стоял, словно принюхиваясь или прислушиваясь. Щурился от яркого солнца и крутил головой, осматриваясь.
− Ручей? – спросил он, ткнув пальцем в сторону груды камней, за которой, плавно перескакивая по камням, текла маленькая речушка.
− Да, − ответила Олинн, с тоской глянув на тропку, по которой уехал Торвальд.
От напряжения у неё похолодели пальцы, и где−-то в груди острой ледышкой застыл комок страха.
− Идём, − монах чуть подался вперёд и, пошатываясь, направился к камням.
До ручья они доковыляли, трижды останавливаясь и отдыхая. Монах морщился, хватался за стволы деревьев, сжимал пальцами плечо Олинн, но шёл упрямо, будто без этого ручья ему жизни никакой нет. Он тыльной стороной стирал пот со лба, выступивший от слабости, и его лицо было бледным даже под загорелой кожей. И сейчас на солнце стало отчётливо видно, что человек этот точно откуда с юга, так непохож он был на светлокожих марейнских жителей.